Тропа каравана

Однако сколько он себя ни успокаивал, мысли не давали ему покоя, внутренний голос постоянно твердил: "Откуда ты знаешь, правильно поступаешь или нет, ведь в караванах раньше никогда не было Хранителей"?

— Иди. Пора собираться в дорогу… — не глядя на брата, приказал он.

Когда солнце взошло, шатер уже был разобран, его покровы и каркас уложены в повозки, а караван выстроен в цепь, готовый двигаться дальше, меряя бесконечность пустыни днями пути.

А затем минул и первый, самый трудный час дороги. И лишь тогда, возвращаясь от дозорных к себе, намереваясь поспать хоть несколько часов, и увидев шедшего возле своей повозки мага, Атен вновь почувствовал, как холод пронзил сердце. Не в силах справиться с сомнениями, вдруг охватившими его, караванщик двинулся к наделенному даром.

Шамаш давно сменил одежду своего мира на стеганные брюки и шерстяной свитер, унты с прикрепленными к ним снегоступами и полушубок, который, впрочем, был постоянно расстегнут, ведь магу было незнакомо чувство холода. Ну и, конечно, как обычно, его голова оставалась непокрытой — за все время, проведенное в караване, он ни разу не надел шапку, толи следуя какому-то своему обряду, толи просто не видя в ней смысла.

Он шел медленно, сильно хромая, время от времени бросая взгляд вперед, туда, где, на отдалении, двигался чужой караван.

Атен остановился, дождался, когда маг поравняется с ним, пошел рядом…

— Нога все еще болит? — спустя какое-то время спросил он.

— Не так сильно, как раньше. Спасибо лекарю. Тогда, в первые дни, я и не надеялся, что смогу ходить.

"Лекарь не верил даже, что ты выживешь", — мелькнуло в голове у Атена, но произнести это вслух он был не в силах.

— На все воля богов, — он вздохнул. — Но хромота…

— Она останется навсегда, — голос колдуна был все так же спокоен, словно это не имело для него никакого значения. — Ничего. Я воспитывался с мыслью, что главное сохранить душу. Шрамы же не уродуют, лишь напоминают об испытаниях, через которые пришлось пройти. И, поверь мне, эти воспоминания не всегда мрачны и болезненны, — он перевел взгляд на хозяина каравана. — Тебе так и не удалось поспать?

— Нет… Не беспокойся за меня. Я сумею выкроить немного времени потом… Шамаш, я хотел поговорить с тобой… — наконец решившись, начал он.

— О том караване? Евсей рассказал мне.

— Мы поступили правильно?

— Почему ты спрашиваешь об этом у меня? — на лице мага отразилось удивление. — Пустыня — твой дом, ее законы — твоя жизнь. Мне же слишком многое здесь кажется странным.

— Что? За все время, что ты идешь с нами, ты почти ни о чем не спрашивал…

— Я не привык задавать вопросы… Однако, ты прав: я не смогу понять этот мир лишь при помощи сказок и того, что вижу вокруг… Почему они стремились купить помощь, вместо того, чтобы просто попросить?

— Нельзя просить чужого.

— Разве все караванщики не братья по пути?

— Да, как все горожане — братья по храму… Но это ничего не меняет. Видишь ли, — караванщику и в голову не могло прийти, что кому-то надо разъяснять эти несомненные истины. "Однако, Шамаш ведь из другого мира, — напомнил себе Атен. — Нет ничего странного в том, что он не понимает…" — Каждый караван-это живое существо, у которого много голов, рук и ног… Прости, я не знаю иного способа объяснить это, только тот, каким мы рассказываем детям…

— Всякий, вступивший в новый мир — в чем-то ребенок. Продолжай.

— Так вот, караван — это гусеница… По пустыне путешествует много караванов, как много гусениц в городском саду. Одни меньше, другие больше… Но они — не единое целое. Чтобы выжить, гусеница должна заботиться лишь о себе и не думать о других… Таков закон.

— Почему же вы помогли мне?

— Этого хотела Мати. Я не мог отказать дочери, — караванщику меньше всего хотелось вновь вспоминать, тем более говорить об этом с магом, но он не мог скрывать от него правду. — Мы очень рисковали, пустыня могла прогневаться на нас, решив, что мы отнимаем у нее принадлежащее ей… Поэтому люди первое время держались от тебя в стороне. Так было до тех пор, пока они не поняли, что, приняв тебя, не нарушили воли богов… Шамаш, мы идем по грани, всегда боясь оступиться, ошибиться… Не осуждай нас за сомнения.

— Кто я такой, чтобы судить? — маг качнул головой. — Но мне не совсем понятно… Эти люди стояли на краю гибели, их… предводитель говорил, что ценит жизнь превыше всего… Неужели если бы ты отказался продать ему помощь, он и тогда не стал бы просить?

— Не стал, — уверенно ответил Атен. — Он настоящий караванщик. Для него жизнь — существование каравана, а для каравана главное — свобода.

— Выходит, всякий свободный, попросив о помощи, становится рабом?