Тропа каравана

А ведь они столько раз видели этого немного странного черноглазого и смуглолицего караванщика, но даже не предполагали, кто он на самом деле…

Когда первое оцепенение прошло, они поднялись с колен и словно по команде повернулись к Атену. Глаза их горели благоговейным трепетом. Все они знали, что в их спасителях есть что-то особенное, долгое время люди пытались выведать тайну, но безуспешно, и вот она открылась им…

— Почему вы скрывали… — зашептал хозяин чужого каравана, но Атен лишь гневно бросил ему:

— И ты еще спрашиваешь?! Хвала богам, что Они надоумили нас не доверять во всем незнакомцам!

— Но мы не знали… — начал было кто-то из чужаков, однако Атен оборвал его, не дав договорить:

— Убирайтесь! Ни я, ни мои люди никогда не простят вам того, что вы подняли оружие на своих спасителей! Прочь! Пусть пустыня ляжет между нами, стирая из памяти все то, что произошло и то, что могло случиться.

Чужаки подняли полные немой мольбы глаза на мага, но Шамаш даже не взглянул на них, замерших в молчаливом смирении, готовых принять любую кару за грубость и непочтительность и просивших лишь, чтобы им было позволено не уходить.

И им не оставалось ничего, как повернуться и медленно, сгорбившись, словно под тяжкой ношей, пойти назад, к своему каравану.

Лишь их предводитель решился задержаться, но не затем, чтобы попытаться уговорить, переубедить, а только сказать:

— Пустыня не прощает нарушивших ее законы. Пусть она накажет не сейчас, пусть это произойдет через годы — но ее кара будет ужасной. И даже маг не сможет защитить…

— Ты угрожаешь? — пальцы, сжимавшие рукоять меча, побелели от напряжения.

— Нет… — он повернулся к Шамашу. — Хранитель, ты вряд ли провел достаточно времени за пределами стен священного города, чтобы понять, что движет нами. Эти люди обманули тебя, заставили поверить в ложь и отвернуться от истины. Заклинаю тебя, задумайся, и ты поймешь, что я говорю правду! И еще… Знай: когда это случится, мы будем рядом и с радостью примем тебя…

— Как ты смеешь! — Атен был готов взорваться от переполнявшей его ярости: чужак судил их, не зная ровным счетом ничего…!

— Я ухожу… Помни ж! — и, сказав это, он пошел вслед за своими караванщиками.

Девочка смотрела на удалявшихся чужаков широко раскрытыми глазами, наполненными страхом, рожденным непониманием происходящего. В ее разуме, сердце просто не укладывалось, как такое возможно. Как может она быть проклятой, нести зло?

— Мати… — Атен поставил ее на снег, склонился, собираясь все объяснить… И умолк, не зная с чего начать.

— Позаботься о караване, — видя его нерешительность, ощущая чувства, терзавшие сердце караванщика, промолвил колдун. — А я отведу малышку домой.

Какое-то время девочка молча шла за Шамашем, и лишь возле самой повозки, словно очнувшись ото сна, встрепенулась:

— Папа хотел мне все объяснить! Почему ты не дал ему? Или то, что говорили эти страшные люди — правда? Я — проклятый ребенок?

— Нет. Успокойся, милая. Не задумывайся об этом, просто забудь.

— Ты не понимаешь! Я не хочу нести беду в караван, уж лучше… — она вновь заплакала, отвернувшись, уткнулась в полог повозки.

— Я знаю, каково видеть ненависть и страх в чужих глазах, — Шамаш повернул ее лицом к себе, заглянул в глаза. — Я вырос в мире, полагавшем, что наделенные даром — самое мерзкое порождение черных богов, те, от кого исходит все зло и беды мироздания.

— Ты говорил, — она все еще всхлипывала, однако слезы больше не срывались с ее ресниц. — Но так могут думать только плохие, глупые люди, а…

— Почему ты считаешь, что здесь все мудры и добры? — прервал ее колдун, не дав не то что договорить, но даже сложить слова в мысль. — Малыш, если ты будешь искать в себе лишь то, что хотят или боятся увидеть другие, ты потеряешь себя.

— Но… — девочка уже почти совсем успокоилась, ей нужно было еще совсем немного, чтобы забыть о сомнениях и страхах.

— Неужели ты больше веришь чужакам, чем своим родным и друзьям, которые видят в тебе лишь милую веселую девочку, ну, возможно, немного упрямую и непослушную, — слова Шамаша заставили ее улыбнуться. — А ведь им прекрасно известно, что ты родилась в пустыне. И еще. Разве ты одна такая? Вспомни хотя бы детишек Лины и Лиса. В караване с десяток рожденных в пустыне. Неужели бы земля и боги давно не покарали его, если бы все было действительно так, как говорил тот человек?

— Зачем он врал? — Мати поморщилась. Воспоминания о недавнем, мысли и фантазии больше не несли боли. Осталась лишь обида.

— Почему обязательно врал? Я думаю, он верил в то, о чем говорит. Просто у него не было ни возможности, ни желания убедиться, что это не так.

— Значит, я не проклятый ребенок? — она в упор смотрела на Шамаша, ожидая, что тот ответит. — Только правду! Ты сам говорил, что колдуны не лгут!

— Конечно, — он устало вздохнул.

— Нет, скажи полностью!

— Хорошо, — он поднял ее, усадил на край повозки и, глядя прямо в глаза, продолжал: — малыш, ты не проклятый ребенок, ты — маленькое чудо, любимица богов и людей.

— Спасибо! — облегченно вздохнув, она улыбнулась.