Тропами ада

Собираясь двинуться дальше и обследовать внутренние помещения, Теодорих повернул ко входу и замер, заметив силуэт стоящего в дверном проеме человека. Так как тот находился в тени, то ни лица его, ни одежды Теодорих разглядеть не мог, но само появление здесь сей фигуры уже казалось странным, ибо в живых после подобных налетов, как правило, никто не остается. Но… Быть может, это труп, забавы ради повешенный у входа? Не раз в своей жизни и сам король племени западных готов оставлял кого-либо из челяди подобным образом "сторожить" хозяйскую обитель, ни мало не заботясь о нравственности, к слову сказать, не входившей в число его добродетелей.

Но силуэт стоящего медленно двинулся по направлению настороженно замершего в несвойственном ему смятении Теодориха. Он передвигался бесшумно и медленно, так что от напряжения и неизвестности на лбу короля выступил холодный пот и тишина, казалось, раздражающе зазвенела, проникая в каждую клетку его перевозбужденного мозга.

Но нелепая игра в прятки вскоре окончилась – в завернутой в серую сутану с натянутым до самых глаз капюшоном фигуре Теодорих узнал Мерсалла, главного жреца готов, которого в свое время едва не казнил за заочное оскорбление якобы безгрешного Агривульфа. Посеревшее лицо и потухший взор не старого еще человека не предвещали ничего хорошего. Но… В воспаленном мозгу Теодориха мелькнула пугающая мысль:

– Не приближайся ко мне, Мерсалл, я знаю, что ты мертв! Мертв, как все остальные! Каким неведомым образом удается тебе, жрец, стоять на ногах, какие силы держат тебя в этом мире – не ведомо мне, но, видно, богов всесильных ты умолил! Прочь, Мерсалл!,- Теодорих привычным движением потянул меч, чувствуя, как ужас овладевает им и не понимая точно, что собирается делать, ибо до мозга костей религиозный король, само собой, разумел, что с мечом против мертвецов выступают лишь идиоты. И тем не менее, старая, заскорузлая как в мозгу, так и в руках привычка возымела действие.

Мерсалл же, криво усмехнувшись, замер. Глаза его из-под нависающего на глаза капюшона впились в лицо Теодориха бесстрашно и, как тому показалось, злобно. Жрец просто стоял и смотрел на своего короля, словно раздумывая, как поступить. Но, когда обстановка накалилась до предела и самый воздух, казалось, стал маревом, Мерсалл нарушил молчание:

– Очнись наконец, Теодорих! Открой глаза свои, которые столько лет были слепыми, и прозрей! Благодари Одина, что я стою перед тобой и правду тебе вещаю, ибо Он позволил мне остаться в живых, чтобы указать тебе путь твой дальнейший!

Во второй раз в жизни убрал Теодорих Второй меч в беседе с Мерсаллом, ибо истина была для него очевидна – будь тот жив, то угрозы нет, да и убить его можно в любой момент, если же мертв, то все попытки лишить его жизни во второй раз были так же нелепы, как во второй раз остричь час назад остриженную овцу, сиречь обречены на провал. В царстве Одина дважды не умирают, и лишь единожды возможно войти во врата Валхаллы, как и проплыть мертвой рекой Гьелль во владения Хели, куда, собственно, и мечтал сейчас отправить Теодорих Второй всех причастных к произошедшему в остроге действу.

Меж тем Мерсалл продолжил свой монолог, словно бы и не заметив грозных манипуляций Теодориха с мечом: