Тропами карибу

Крис закончил загон за неделю, и мы с радостью водворили волчат на жизненное пространство, с таким трудом отвоеванное у горы. Как и следовало ожидать, они были вне себя от восторга. Крис извел на них несколько футов пленки, а затем направил все свои усилия на благоустройство лагеря, который пока что выглядел довольно жалко. Крис заново натянул брезент, на сей раз не в виде квадратного домика, а буквой V, направленной острием против двух господствующих ветров. Из валунов, которыми было усеяно русло ручья, протекавшего по ущелью, он сложил стол, и мне стало гораздо веселее стряпать стоя, хоть как-то укрываясь от постоянно дующих яростных ветров.

Следующее мероприятие Криса имело увеселительный эффект. Он начал запасать впрок топливо, наваливая в кучу срубленные ивы. Теперь можно было топить нашу новую юконскую печку и для обогрева, и для просушки одежды.

Вскоре Крис кончил наваливать одну груду и принялся за вторую, и тогда два сорокопута облюбовали первую в качестве своеобразной вешалки. Они ловили мышей за волчьим загоном и развешивали их на ветках ив; внизу, под кучей хвороста, жили другие, «заколдованные», мыши. Что нас веселило — это живая и выразительная бормотня сорокопутов, обсуждавших стоящую перед ними поистине дьявольскую проблему — присутствие двух волчат в таком месте, где так много костей и на костях так много вкусной еды. Сорокопуты садились за изгородь, вперяли взоры в кости и волчат, а затем, не в силах совладать с собой, принимались обсуждать наболевший вопрос, издавая то мелодичные, то задушенные, то хриплые крики и причмокивающие звуки. Очень может быть, дистанция между птицами и людьми чуточку менее велика, чем мы склонны предполагать, хоть и имеем все основания возмущаться отождествлением себя с ними. Расшифровать чувства сорокопутов не составляло никакого труда.

Но настал момент — обе кучи хвороста утратили для нас всякий интерес.

Крис отказался от мысли зимовать здесь и бросил «дровозаготовки». Мои доводы относительно ветров в ущелье взяли верх.

Однако это решение ввергло нас в мучительную неопределенность — не приведи господь испытать ее вновь. От мысли зазимовать где-нибудь на хребте Крис не отказался. Он все еще лелеял надежду снимать в октябре брачные бои оленей—самцов. Но где окажутся эти кочевники через два месяца? Ответ на этот вопрос был нашей ставкой в игре, и аномальные условия Арктики вынуждали нас делать ставку уже сейчас, в июле.

Арктическое лето зажато между ледоломом и ледоставом. Если верить Энди, ледостав мог начаться в любой день после первого сентября. До этого нам следовало завезти самолетом — в несколько рейсов — материалы для постройки барака и по мере возможности поставить его.

Все эти дни мы жили двойной жизнью. День был насыщен событиями и деловой суматохой, ночью мы лежали в сумраке палатки, подчас бодрствуя в ожидании самолета, и обсуждали нашу проблему. Как-то Крис с легкой улыбкой сказал мне:

— Съемки на Аляске — это как «золотая лихорадка». Материал здесь есть. И вот становишься безжалостным и азартным. (Он хотел сказать, что мы рискуем так, как едва ли рискуют при обычных обстоятельствах, и вынуждены принимать вслепую важные решения.) Тратишь душевные силы, свою жизнь, свое состояние. А будет ли толк — может, да, может, нет. Здесь это в порядке вещей.

А однажды он задал необычный для него вопрос:

— Лоис, чего бы хотела ты?

Растерявшись, я так и ляпнула, что было у меня на уме:

Вернуться домой.

Давай сперва снимем картину, — мягко ответил он. — Быть может, мы делаем как раз то, что нужно.

Эти смиренные слова успокоили меня, и я перестала дергать Криса. Однако из тупика нас вывел лишь один его смелый творческий акт. Крис не из тех людей, что мирятся с безвыходным положением. Его поступок не лез ни в какие ворота и не имел никакого отношения к тому, ради чего мы здесь были. Но он развеял чувство безысходности и дал нам благотворное ощущение того, что мы на верном пути и снова повелеваем обстоятельствами.

Дело было так. Крис ежедневно прогуливал волчат на поводке. Их миниатюрные сбруи выдавали его гордость тем, что теперь у него есть свои волчишки. Волчата были нашими первыми ручными животными. С самого начала нашего супружества мы вели «дикий» образ жизни и не имели возможности ни взять животное с собой в странствия по горам, ни попросить соседа кормить его в наше отсутствие. У нас просто не было соседей, ибо мы жили в таких местах, где на многие мили вокруг нет людей. К тому же любое ручное животное может либо убивать диких животных, либо быть убитым ими. Но Крис, я это знала, до сих пор тосковал по Тиму — пуме, которая у него когда-то была.

И вот однажды Крис, глядя на волчат, которые, как обычно, держались дико и отчужденно, вдруг сказал:

— А что, если отпустить их? Пусть сами провожают нас до дому.

Нет, нет! Они убегут, и мы их больше не увидим!

Крис нагнулся и снял с волчат нарядные сбруи.

Это риск с расчетом.

То был наш первый смелый дружеский жест по отношению к волчатам, за которым последовал целый ряд других.