Тропами карибу

Волчата с головокружительной быстротой набирались ума— разума. Уже на следующий день они научились лакать из миски, узнали все входы— выходы, вылезали из своего закрытого ящика, чтобы помочиться, и забирались обратно.

Что касается меня, то и пятеро ребят— близнецов, будь они брошены на мое попечение, не могли бы задать мне столько хлопот, сколько пять волчат. Одной из худших бед была нехватка половых тряпок. Кормление пятерки, по одному волчонку за раз, шло непрерывным, бесконечно повторяющимся циклом. Крис помог делу, соорудив длинную кормушку, вмещавшую пять мелких оловянных мисок; отныне можно было кормить всю пятерку одновременно.

К счастью, первые день-два нам не пришлось ломать голову над тем, как отвести от волчат одну из возможных угроз их существованию: Курок и Леди отсутствовали. Не попытаются ли они прикончить волчат, когда вернутся домой?

Но вот как-то утром, едва первый луч солнца заиграл в вышине, над краем Столовой горы показалась настороженная светлая голова Курка. Волки вернулись.

— Хочу показать им волчат, — сказал Крис.

Я умоляла не подвергать их опасности.

— Нет. Рано или поздно все равно придется рискнуть.

С таким же успехом можно рискнуть и сейчас.

И он высадил волчат на землю перед запасным входом.

Взрослые волки съежились, затем, тихонько повизгивая, двинулись к волчатам. Курок нагнул голову, раскрыл свою широченную пасть и охватил челюстями тело волчонка. Я отвернулась.

— Смотри, не бойся, — сказал Крис.

Волк выпустил волчонка из зубов, лишь чуть— чуть прихватив его шерстку.

И тут произошло нечто странное: Леди вырвало. Так, совсем немного пены и жидкости, — очевидно, охота была безрезультатна. Просто очень взволновалась при виде волчат, решила я.

Затем на нас свалились еще два сюрприза, причем первый сулил в будущем серьезные осложнения: Курок не захотел отдавать нам волчат. Им овладело страшное возбуждение, его глаза потемнели, он взвился на дыбы и схватил Криса за руку. Крис уговаривал его в спокойном дружеском тоне. Тем временем я тихонько унесла волчат в барак.

Второй сюрприз состоял в том, что, едва Курка накормили, он попросился в барак и «потерял» съеденный завтрак возле ящика с волчатами. Я решила, что и он тоже «очень взволнован».

Курок не отступался от своих собственнических притязаний на волчат и был опасно возбужден. Стало ясно, что весь наш план снимать волчат может рухнуть. Волки легко могли помешать нам даже кормить их. К моему восхищению, Крис терпеливо уговаривал Курка, где уступая, где проявляя твердость. В конце концов волки признали нас равноправными партнерами в сложившейся ситуации, и мы были довольны этим родством, завоеванным с таким риском.

С эскимосами дело обстояло иначе. Они пришли к нам завтракать накануне своего отъезда, и волки не убежали, как можно было предположить, а с воем кружили вокруг барака. Им не нравилось, что чужаки допущены так близко к волчатам. Попрощавшись с нами, Джек и Джонас браво зашагали под гору, напряженно глядя прямо перед собой. Курок и Леди последовали за ними; Курок издавал хриплые взвой, как тогда, когда хотел напасть на собак. Крис выбежал из барака и проводил эскимосов до палатки.

На следующее утро Джек и Джонас снялись. Сани они надежно запрятали, перевернув их вверх полозьями и обвернув сбрую медвежьей шкурой: они вернутся за ними, когда ляжет снег. В сопровождении девяти навьюченных собак они отправились через тундру в Анактувук-Пасс в двух ночевках отсюда. На этот раз Джек впервые нес на себе груз— радиоприемник, привязанный к каркасу. Крис предупредил, что приемник может испортиться, если собака окунет его в воду при переправе через реку.

Десятого пса, маленькую, одинокую, взволнованную собаку по кличке Тутч Крис привел к нам на вершину. Он сторговал ее за сто долларов во время похода на Эйприл-Крик, рассчитывая с ее помощью почаще удерживать волков дома. Он еще не знал, что волки навсегда отвернулись от собак в тот момент, когда их отряд тронулся в путь, и, в частности, не знал, что как раз Тутч погналась тогда за Леди.

Тутч была сильной личностью. Она была на четверть волком. Она обладала длинной волнистой шерстью смешанной масти — каштановой, черной и кремовой, блестевшей, словно полированная, и сверкающими черными глазами. Ее ляжки вздувались почти карикатурными буграми мускулов, нажитых тяжким трудом. В ней замечательным образом сочетались черты, характерные для подневольной собаки — вожака стаи.

Как невольница, она была привычна к незаслуженным побоям — скажем, к здоровенному пинку, когда постромки упряжки зацеплялись за куст, в то время как она усердно и добросовестно прокладывала указанный Джонасом маршрут.

Условия собачьего существования в Арктике, когда хозяин живет под открытым небом и держит все свои пожитки, в особенности мясо, на земле, весьма суровы. Собаку здесь приучают к строгой дисциплине.