Тропами подводными

Между тем новое существо, начавшее борьбу за свою жизнь, понимает, что ему надо спешить. Родители передали ему информацию о том, что жизнь — это борьба и побеждает в ней лишь сильный или тот, кто готов к защите. А ведь оно, это новое живое существо, еще лишь наполовину родилось. Надо спешить! Но силенок не хватает. Пять-шесть конвульсивных движений — полсантиметра вперед — и минутный отдых.

Вот наконец можно попытаться развернуть плавник. Мы с Бентосом смотрим и сначала ничего не понимаем. Потом мой друг начинает объяснять, что зародыш выходит из сумки животом кверху. Непонимание наше объяснялось тем, что мы оба ожидали увидеть глаза, а их нигде не было.

«Бедный малыш! Ты не только все 9 недель висел вниз головой примерно под углом 45 градусов, но еще и лежал глазами вниз. Но это и хорошо. Ты не видишь нас. А то бы с первой минуты рождения натерпелся страху. Давай, давай! Вперед! Но как же тебе помочь? Разве придавить пустую часть сумки? А если мы этим тебе только напортим? Нет, давай-ка уж сам, а мы покараулим тебя от врагов».

Разворачивается полностью второй плавник, но одна треть маленького ската еще в футляре. Как бы хотелось не отрываться от этого зрелища, но, к сожалению, долго сидеть на дне нельзя.

Животик у малютки окрашен в светло-серый цвет с незначительными темными пятнами. Ротик и брызгальца над ним нервно двигаются. Рядом, расположенные ожерельем почти под прямым углом друг к другу, две линии, каждая из пяти жаберных отверстий.

Малыш делает еще одно усилие, и наконец он свободен! «Но что это? Он беспомощен или просто устал? А может быть, испугался, что выбрался на свет вниз глазами и они видят лишь грязную поверхность скалы?»

Ухожу за воздухом стрелой, боясь упустить что-нибудь в дальнейшем развитии событий.

Малютка отлежался и снова затрепыхал плавниками-ластами, но вместо того, чтобы поплыть, он пополз по скале. «Не может перевернуться. Очевидно, никак не поймет, что к чему. Где верх, а где низ? И в каком вообще ему положении надлежит пребывать на этом свете?»

Я протягиваю ружье и хочу концом стрелы аккуратно перевернуть маленького ската. В нем без хвоста сантиметров десять, не более. Малыш тут же реагирует и, переворачиваясь на живот, пытается царапнуть своим шипиком конец стрелы.

«Ах вот ты какой! Малявка, ты не такое уж безобидное беззащитное существо. Ну-ну, в добрый час!»

Мы эскортируем нашего новорожденного. Он поравнялся с расщелиной, из которой показалась голова мурены. Бентос кинулся на выручку, испугал ее, и маленький, кажется, понял: быстро отвильнул и поплыл дальше.

«Но куда он плывет? Разве он знает? Разве ему ведомо, сколь огромна, разнообразна, непонятна и враждебна вселенная, в которой он совершает первые шаги? Ты умеешь защищаться, это ты хорошо доказал. Но знаешь ли ты своих врагов? Знаешь, где они тебя подстерегают? И от всех ли ты в состоянии защитить себя своим крошечным шипом? Ты ожидал два месяца и три дня, чтобы появиться на свет, а погибнуть можешь в один миг. Берегись, малютка! И быстрее познавай этот мир, чтобы стать сильным. В добрый путь! У нас с тобой, к сожалению, разные дороги!»

Бентос странно неактивен. Я догадываюсь, что он переваривает только что виденное, поэтому первым начинаю жестами выражать свое восхищение и предлагаю плыть обратно, особенно не надеясь на его согласие. Бентос, как ни странно, не спорит.

По дороге он то и дело подает мне знаки, которые я перевожу: «А? Ну как тебе это нравится?»

На берегу даю волю чувствам и начинаю искренне восхищаться. Такое действительно не часто увидишь. Бентос ходит, надув грудь, как голубь, словно бы сам у всех на виду только что родился, да сразу взрослым человеком.

Я увлекаюсь и начинаю рассказывать Бентосу все, что знаю про скатов из прочитанных мною книг. Он очень внимательно слушает, буквально разинув рот, и я заканчиваю словами:

— А ведь ты сам спокойно мог бы все это знать да еще лучше, чем я, рассказывать.

Бентос ничего не ответил, а в автобусе, уже перед самой Гаваной, неожиданно спросил:

— А что такое «гойя»?

— Это известный испанский художник. Сын ремесленника. Был передовым человеком своего времени. Своими картинами и гравюрами Гойя стремился обличить все уродства современной ему жизни.

Бентос слушает с каким-то особым вниманием. Потом задумывается и через минуту говорит:

— Значит, Гойя был против того, чтобы сильные мурены пожирали слабых малюток?..

Глава IX. Спасайся кто может