Тропами подводными

В сознании перед глазами, как на экране чудовищного кинематографа, с невообразимой быстротой отдельными мазками проносится вся моя жизнь. Уже нестерпимо мучительно желание глотнуть воздух. Жизнь за один только вдох! Каменею. Разум туманится, но что-то неожиданно ткнулось в ногу. Чувствую чьи-то руки…

…В себя прихожу от дикой боли в груди. Перед глазами красный туман. Сверху нескончаемым потоком сыплются звездочки золотистого фейерверка. Снова дикая боль в груди. Открываю глаза, но скорее чувствую, чем вижу, как кто-то, зажав мой нос рукой, ртом приникает к моему и дует в него что есть силы, и сразу что-то тяжелое ломает грудь. Моргаю часто и, наконец, начинаю различать рядом лицо Доминго Альфонсо. Теперь он берет мои руки, поднимает их, разводит и складывает на груди, надавливая на нее. Слышу, как он говорит:

— Дыши! Глубже! Сам дыши!

Делаю вдох, но что-то вроде мешает. Опираюсь о палубу руками и сажусь. Перед глазами ходят круги, все окрашено в лилово-бордовый цвет, а я пытаюсь улыбнуться.

— Ну вот и хорошо! Рамон, — Доминго Альфонсо обращается к лодочнику, — в термосе горячий кофе. Где кружка? Ну, сами разберетесь, а мы продолжим, — и, пригласив с собой друзей, Доминго Альфонсо спрыгивает за борт.

Хороший глоток черного кофе как жизненный эликсир. Поднимаюсь на ноги, слегка пошатывает. Ребята уже забрасывают рыбу. Рамон деловито снимает ее со стрел и возвращает их обратно.

Иду к сумке, достаю из нее аптечку. Принимаю две таблетки аспирина и столько же кофеина. Удобно устраиваюсь у стойки штурвала. Потягивает и клонит ко сну. Спортивная рубашка еще влажная, поэтому под прямыми солнечными лучами становится уютно. Задумываюсь над тем, что произошло. Содрогаюсь и закрываю глаза. Когда просыпаюсь, Рамон, натянувший надо мной брезентовый тент, говорит:

— Спал полчаса. Надо бы сменить место.

Ищу глазами ребят. Их поплавки маячат неподалеку, кто-то из них сидит в лодке, бот стоит на якоре в десяти метрах от моего поплавка. «Неужели никто не мог взять моей гуасы?» — проносится в голове. Поднимаюсь на ноги и ощущаю, что сон возвратил утраченные силы. Набираю в легкие воздух, задерживаю дыхание. Вроде ничего. Натягиваю ласты, перчатки, надеваю маску. Лодочник говорит: — Глубоко не ныряй.

Плыву, у поплавка ныряю. Боль в ушах заметно резче обычного. Продуваю. Неприятное ощущение проходит, но у входа в грот чувствую ноющую боль в груди. Всплываю. Делаю несколько глубоких вдохов и опускаюсь. Сейчас легче. Хватаюсь за шнур, тяну, дергаю, упираюсь ногами о выступ и конец подается. Еще рывок, и можно всплывать. Отхожу в сторону, тащу за собой поплавок и хорошо вижу, как из грота вместе с облачками мути показывается ружье, стрела и на ней уже почти уснувшая рыба.

— Вот это да! Вот это да! — произносит одну и ту же фразу Рамон, принимая мою добычу.

Я поднимаюсь на бот. Моя «рыбка» выглядит солидно. Когда Доминго Альфонсо и его друзья подплывают, я снова приятно растягиваюсь на солнцепеке. Мы снимаемся с якоря, и я засыпаю. Пробуждаюсь от того, что прекращает работу мотор.

— Хорошо поспал? — спрашивает Доминго Альфонсо. — Давай мы еще с часок поохотимся, а ты помоги Рамону с обедом.

Я отрицательно качаю головой и начинаю натягивать ласты.

— Ну, тогда пошли рядом, — говорит мой друг.

Новое место охоты оказалось еще лучше прежнего. До дна не более шести метров. Ровное, оно усыпано отдельными нагромождениями камней. Из-под иного навала удавалось набивать до пяти рыбин.

Я увлекся, забыл о том, что было, и ввязался в сражение с крупной куберой. Она забилась глубоко под камни, погнула стрелу. Я не мог ее никак вызволить и неожиданно почувствовал резкую слабость. Зазвенело в ушах и даже показалось, что кольнуло в сердце.

Я забрался на бот. От таганка Рамона исходил дурманящий запах горячей еды: жареная гуаса в кипящем оливковом масле, рис и подливка из бобов.

— Кто рыбу ловит, тот ее и жарит, — говорит Рамон, перехвативший мой взгляд на таганок.

Куберу добил Доминго Альфонсо, а я развалился на палубе и был не в состоянии пошевелить рукой. Собраться с силами заставило перешептывание друзей.

Все уселись перед едой, разлили по кружкам апельсиновый сок. Доминго Альфонсо поднялся и торжественно произнес:

— Сегодня, в этот день, Юра доказал, что он настоящий охотник. — Доминго Альфонсо снял с себя цепочку, на которой в серебряной оправе висел акулий зуб. — Носи как верный талисман и помни Доминго Альфонсо, помни тех, кто стали тебе друзьями на Кубе.

Я хотел что-то сказать в ответ и не мог: на глаза навернулась слеза.

— Ты так хорошо поднимался, — продолжал Доминго Альфонсо, — но вполводы вдруг обмяк, я подтолкнул тебя, а воды… воды ты совсем немного нахлебался.

Я слушал, и мне было очень хорошо, как бывало, может быть, раз пять или шесть в жизни.