Тропами северного оленя

К источнику за водой для чая я хожу каждый день — четыре версты туда и обратно. В любую погоду. Потому что Путь можно практиковать с помощью каждого, даже самого мелкого действия — выполняемого ежедневно. Например, заваривания чая. Для зеленого нужна самая лучшая вода, иначе чай будет отдавать ржавчиной и химией водопровода. А что может быть лучше воды, бьющей из подземелий тундры, профильтрованной магмовыми скалами (кембрийского периода), торфом и корешками ягеля. Никакая другая с ней не сравнится.

Утренняя прогулка имеет и другие плюсы. Прежде всего можно протоптать фразу ногами, выверяя ритм крови собственным шагом. Во-вторых, если при ходьбе дышать пятками (как учит Чжуан-дзы), то голова освобождается от снов. И, в-третьих, ежедневная прогулка по одной и той же тропке позволяет наблюдать изменения на земле. Если, конечно, топаешь не по асфальту.

Вот хотя бы сегодняшняя пороша. Земля уже теплая, и снег на дороге сразу тает, только лужи затянуло тонким ледком. А прихваченная ночными заморозками тундра напоминает отлитый из гипса барельеф. Если смотреть против солнца, кажется, что перед тобой поле ягеля, из которого, точно кустики голубики, торчат купы рыжего ёрника,[79] а пороша впитывает свет, подобно японской бумаге. По изысканности северная эстетика не уступает восточной.

19 апреля

Люби дикого лебедя.

Робинсон Джефферс

Это была удивительная встреча. Как обычно по вечерам, мы с Наташей шли на озеро. Первый километр мы стараемся пробежать, не глядя по сторонам, чтобы не видеть мерзость, царящую на окраинах: кривые сараи, жестяные гаражи по берегам Вирмы, потом огромная свалка, разбросанная ветрами по тундре на сотни метров. А дальше начинается красота, и можно замедлить шаг. Карликовые сосны, отбрасывающие длинные тени на сине-лиловый фирн,[80] справа сияет вдали белоснежный Вавнбед, слева тундра пластается до самого горизонта, и тишина такая, что внезапное карканье вороны звучит над ухом короткой автоматной очередью.

Мы шли молча.

Вдруг из этой тишины появилась в воздухе пара лебедей и, булькая о чем-то между собой, торжественно проплыла перед нашими глазами, почти на расстоянии вытянутой руки. Точно два белоснежных облака — вестники весны.

— Здравствуйте, братья-птицы! Вильком[81] на Севере!

ПИСАТЕЛЬ-КОЧЕВНИК

Ты странник, и должен каждый день продолжать путь, который и есть твоя единственная цель…

Шандор Мараи

Центральное место в моей библиотеке занимают книги писателей-кочевников. Рядом с Кеннетом Уайтом[82] (автором «Синего пути» и создателем термина «интеллектуальный номадизм») там стоят Брюс Чатвин, Клаудио Магрис,[83] Николя Бувье,[84] Чеслав Милош, Шандор Мараи[85] и еще несколько авторов. Каждый кочевал по-своему. Уайт в экстатическом полете добрался до лабрадорских шаманов; Чатвин пел сны аборигенов Австралии и блуждал по бездорожью Патагонии; Магрис прошел Дунай — от истоков до дельты, — миновав не одну границу, а позже очертил круг от кафе «Сан Марко» до Городского сада, вписав в этот круг не одну жизнь; Бувье исходил полмира — от Балкан до Японии — раз за разом исследуя Пустоту; Милош — путник мира — целый мир для путника; но Мараи? Многие, наверное, удивятся, что я упомянул его в этой компании.

Что же может связывать с кочевниками потомка оседлого аристократического рода (более того — создателя идеи вневременной аристократии), городского жителя и завсегдатая кафе (Мараи утверждал, что история совершается на площадях, а не на полях)? Разве можно автора, которому одна только цивилизация давала чувство защищенности, а описание пейзажа говорило больше, нежели сам пейзаж, ставить на одну полку с бродягами, уподоблявшимися в пути застиранному полотенцу (которое им подавали в борделях) и с первого шага определявшими ритм, который медленно приоткрывал мир? И тем не менее!

В случае Мараи это вопрос языка. Потому что язык — таково мое глубокое убеждение — своего рода племенная память, в которой закодирован как опыт исторический языковой общности, так и ее атавизмы, мечты и сны. Более того, в языке каждого племени живет Дух — и чем внимательнее мы прислушаемся, тем явственнее услышим его голос. Это он подсказывает нам направление тропы.