Тропами северного оленя

Сегодня в Карелии нет ни оленей, ни саамов. Олени начали мигрировать дальше на север во II тысячелетии до нашей эры в результате очередного потепления климата, саамы же исчезли отсюда в середине прошлого тысячелетия, вытесненные или полностью ассимилированные финно-угорскими племенами и христианской Русью. Эхо конфликтов между аборигенами Карелии и новыми поселенцами можно обнаружить в рунах «Калевалы», записанных Элиасом Лённротом[19] в XIX веке, а также в текстах православных миссионеров. Например, Лазарь Муромский,[20] основатель одного из крупнейших монастырей на берегу Онежского озера близ Бесова Носа, жаловался в своем «Житии» на богомерзких язычников-людоедов, осыпавших его камнями и угрожавших съесть! Сегодня память о карельских саамах хранят только топонимы.

Вот так этот древнейший народ Европы во второй раз почти бесследно исчез с территорий, которые населял на протяжении тысячелетий. Хорошенькое memento для современных европейцев, не правда ли? В наши дни, когда так ратуют за сохранение корней европейской цивилизации и остерегаются пришельцев из других частей света, стоило бы повнимательнее приглядеться к этому забытому племени. Тем более, что саамы ведь не совсем исчезли с лица земли, подобно этрускам или полабским славянам, — они сохранили язык, традиции и обычаи, просто отступили назад, к самым северным рубежам Европы. Можно сказать, древние охотники на оленей использовали ву-вей[21] задолго до китайских даоистов.

Поэтому я решил отправиться по следам саамов на Кольский полуостров, где они до сих пор в небольшом количестве проживают. Хочу увидеть, как они пережили беды XX века — индустриализацию, лагеря и колхозы — и как адаптируются сегодня к постсоветской эпохе одичалого потребительства, набегов орд новых русских и заграничных туристов. Ведь дальше идти уже некуда. Дальше на север — только Ледовитый океан.

Интересно, по-прежнему ли они считают себя счастливыми и ничего не боятся — как описывал их греческий историк в начале нашей эры… Это первый след саамов в литературе. Цитата из Тацита[22] послужит мне в пути своеобразным виатикумом.[23]

Выходя на тропу саамов, я ничего заранее не планирую. Быть может, тропа уведет меня за пределы настоящего времени, зараженного фанатизмом или капиталом. Возможно, я встречу на ней мудрого оленя и увижу в его глазах отражение самого себя тысячелетней давности? А может, следуя по ней, доберусь до Крайнего Севера? Туда, где кончается земля людей и начинается пустота. Важен ведь Путь, а не цель.

Конда, осень 2005

ЗИМА В ЛОВОЗЕРЕ

4 января 2006

Ни в одном словаре польского языка я не нашел слова «renina», то есть «мясо оленя» (от польского слова «ren» — «северный олень»). Набрел, правда, на некий «фермент, вырабатываемый особыми клетками в стенках артериол почечных клубочков» (от латинского «ren» — «почка»), но он — как мне кажется — не имеет ничего общего с нежным, сочным оленьим мясом. Польскому языку вкус оленины неведом.

— Вы когда-нибудь пробовали сырую оленину? — спросила Оля Артиева, принеся нам тушу молодой важенки.[24] — Еще вчера по тундре бегала. Попробуйте — объедение.

И действительно, это не мясо, а сама жизнь! Олени питаются экологически чистым кормом — ягелем (оленьим мхом), цветами морошки, золотым корнем, водорослями, грибами, яйцами куропаток, а порой и птенцами — поэтому сырую оленину можно есть без всяких опасений. Никакой химии! Никакой генной инженерии!

Более того, сырое мясо только что убитого оленя, а также оленья кровь, в которых масса витаминов и микроэлементов, с древности успешно предохраняли жителей Севера от цинги. Сырое мясо ели во время шаманских обрядов, охотничьих ритуалов и просто из обжорства. Во время мясопуста оленью кровь добавляли в тесто для блинов.

Оленину мы закупили на всю зиму. Тридцать четыре кило мяса с костями по сто рублей за килограмм. Наташа четвертовала тушу. Несколько ломтей я посыпал солью. Мы умяли их с клюквой. Мясо плотное. Вкус словами не передать.

И еще одно. Наши пращуры верили, что к человеку переходит сила того, кого он съедает. Причем речь шла не столько о физической мощи, сколько о крепости духа. Отсюда обрядовое поедание тотемных животных.

6 января

На диалекте ловозерских саамов обрядовое поедание жертвенного оленя называется лыхте-верра. Обряд этот долго хранили в тайне, и лишь в конце 1830-х годов ловозерский саам Иван Фефелов поведал о нем этнографу Николаю Волкову.[25] До революции Фефелов был нойдом и обряд поедания жертвенного оленя знал не понаслышке. Вот как он выглядит.

Сначала нойду снились олени. После пробуждения он созывал саамов и рассказывал, как выглядели олени в его сне — какой они были масти, с какими рогами. Каждый саам распознавал своего оленя и отделял его от стада. С этой минуты животные, предназначенные в жертву, окружались особым вниманием: их не заставляли работать, не разрешали трогать, а за кражу такого оленя грозила смерть.