Тропами вереска

Там собрала со свечи наплав, размяла воск в пальцах, намотала прядку. Хорошо, длинные они, словно как раз для ведьминских обрядов растил! Зашептала, боль заговаривая, упрашивая из тела мужского уйти. А на откуп сырого мяса кусок приготовила – все ж лучше, чем свою силу тратить. Боль вползла кошкой – худой, драной и голодной. Руки мне лизала, ластилась, так уходить не хотела. Все лазейку искала, чтобы остаться, ко мне прикипеть, да я подманила, за шкирку схватила и за порог. Мясо в лесу закопала, а наплыв с белыми волосинками в свечу слепила, пусть горит, боль сжигает.

Глянула на служителя: где оставила, там и сидит, трясется в ознобе. А когда я уже засыпала на своей лежанке, пришел. На пороге чуть не упал, споткнувшись, но устоял. Свернулся в углу своем, на сутане, и затих.

Утром меня снова разбудил стук топора, и я зашипела сквозь зубы, накрыла голову покрывалом. И зачем только помогла служителю, боль вытащила? Валялся бы себе за порогом кулем, трясся в ознобе да хоть спать не мешал.

Впрочем, ворчала я не злобно: сама знала, что солнце взошло, пора и мне подниматься. На балахоне моем дыра была, клинком служки оставленная, так и не заштопала. Хотя на моих лохмотьях одна лишняя дыра и роли-то не играет, да и неприметна почти. Но все же я задумалась. Давно пора к людям выйти, одежды прикупить, а то совсем поизносилась, а впереди ведь зима… Кожух я себе из шкур сшила добротный, теплый, но вот платье шить не из чего, ткань нужна. А еще ленты, нитки, пуговицы, тесемки…

Только последний раз я к людям восемь зим назад выходила. Насилу ноги унесла… Хорошо хоть Северко налетел, укрыл глупую ведьму, а то добрые люди накололи бы на вилы и топорами отходили так, чтобы и собакам костей не досталось. Но то давно было. Сейчас ко мне на версту подойти боятся да поклоны бьют…

Я напилась воды из кружки, пожевала хлеб. И мукой бы запастись.

– Слушай, служитель, дело к тебе есть, – окликнула я с порога.

Он выпрямился, прикрыл глаза рукой. Лицо все еще распухшее, но хоть веки открылись, даже синева проглядывает.

– В деревню сходишь, продуктов принесешь. И вещи купишь… Я расскажу какие.

– А что, магия твоя черная закончилась? Попроси у Шайтаса, пусть подкинет то, что тебе нужно. Или наколдуй! – буркнул он.

– Несподручно мне что-то силу на ткань переводить! – Вот дурак, неужели думает, что ведьмы все из воздуха берут? – Сказала, значит, пойдешь!

– Дорогу обратно найду, даже не надейся, – бросил он.

Я плечами только пожала. А потом с ехидной ухмылкой вытащила молитвенник, который Ильмир обронил, когда меня повязать пытался, выдрала пару листов и между строк гусиным пером и соком ягодным список нацарапала. Того, что из лавки принести требуется. И ему всучила. Он как увидел, что я своей ведьминской рукой на святое покусилась, осквернила слово божие, побелел, задыхаться начал, так что я уж подумала, будто удар с ним случился. Но ничего, отошел. Расправил листочек, в сутану убрал. На меня даже не смотрит.

– Рассказать обо мне никому не сможешь, – предупредила я и потянула из его горла серебряную нить. Тонкую, как паутина, тугую, как струна. Вытащила, вокруг своего пальца грязного накрутила, полюбовалась. Прямо колечко.

А служителю мешочек с монетами протянула – поболее того, что он мне сулил, когда купить пытался.

– Ведьмино золото, – хрипло выдавил Ильмир.

– Не нравится, на свое покупай! – отрезала я, мешочек швырнула на землю и в дом потопала. Служитель у коряги постоял, развернулся, взметнув белые волосы, и ушел.

А я мешочек с монетами подобрала и обратно в подпол кинула. К другим таким же. Знал бы служитель, сколько у меня таких мешочков… Хотя в одном прав: ведьмино оно.

* * *

Охотники на земле сидели. Грязные, тиной и по́том пропахшие, слепнями и муравьями искусанные. Но этих-то я лечить точно не собиралась. Постояла, полюбовалась, за тенью спрятавшись. Потом нахмурилась. Мальчишка, Таир, на земле лежал, как котенок свернулся, коленки подтянул, дрожит. Непорядок. Так и до хворобы болотной недалеко.

Встала на колени, положила ладони на землю, призывая косолапого. Медведя издалека услышала – лез через бурелом, за колючки цепляясь, не таился. Хоть и ворчал недовольно, что потревожила. Бурый к зиме готовился, берлогу мхом и хвоей выстилал, а тут ведьма с указом. Но ослушаться не посмел, конечно. Только мне без надобности, чтобы охотнички арбалеты свои похватали, еще спустят болты по дурости… Так что пришлось еще и болотницу звать. А эта нежить вредная, злющая да пакостливая. Утопленницы все такие. Эта ничего просто так не делает, даже тумана клок пожалеет. Отдала ей сны свои на луну вперед, пусть тешится, рассматривает…