Тропами вереска

– Что я, совсем глупый? – обиделся парень. – Да и Лелька строго-настрого запретила! Только не сказала, что с тобой приключилось. Переживает сильно.

Я все-таки приподнялась на локтях, села. Осмотрела свою повязку на груди. Это получается, что паренек меня перевязывал, пока я тут без памяти была? Переодевал? Он, кажется, понял, о чем я думаю, покраснел отчаянно, словно маков цвет, а потом вздернул подбородок.

– Я и за мамкой ухаживал, когда она помирала, – хмуро выдавил он. – Не впервой мне. Хорошо хоть ты очнулась, это все Леля мне говорила, чем тебя поить и что делать. И ничего в тебе необычного нет, все как у всех.

– Тебе-то откуда знать, как у всех? – снова округлила я глаза. Нет, этот мальчишка меня точно с ума сведет! – Мал еще, чтобы знать что-то!

– Я не ребенок! – надулся он, сверкнул гневно очами, а они у него зеленые, словно слива незрелая. – Пятнадцать весен встретил! Мужчина уже!

– Мужчина, мужчина, – улыбнулась я. – Самый настоящий.

Он посмотрел с подозрением – думал, насмехаюсь, но потом успокоился и тоже улыбнулся.

– Ты лежи, а я пойду Лелю проведаю, обрадую! Больно уж она волнуется!

– Веточек сухих много стало? – вскинулась я.

– Нет, пара всего… – негромко сказал Таир. Помялся, видимо, спросить хотел, но не стал, махнул рукой. Натянул шапку беличью и старый овчинный тулуп, потоптался на пороге.

– Только вставать не вздумай! – наказал строго. – Я вернусь, кормить бульоном буду!

– Дома тебя не хватятся, кормилец? – не удержалась я.

– Не-а, – ухмыльнулся мальчишка. – Там до меня дела никому нет. А вставать не смей! Или тебе… – он снова потоптался, – по делам надо? Ну… по надобности?

– Не надо, – хмыкнула я, а паренек снова покраснел.

Тенька рыкнула довольно, облизнулась. И за мальчишкой потрусила. Я же говорила, что она за молоко душу продаст, а этот паршивец ее каждый день поил, видимо… А я на стену откинулась и задумалась.

Безотчетно как-то тронула колечко на груди. Так и висело там. Не забрал, значит, служитель. В груди заболело, и не от раны. Что уж тут говорить, сердце он мне ранил, да не клинком.

И от этой боли ни настойками, ни травками не излечиться.

* * *

Мальчишка вернулся через час, отряхнул подошвы от снега, похлопал руками по тулупу. И по-свойски в лачугу прошел, загремел в закутке тарелками.

– Кормить буду! – известил он.

Я усмехнулась. Да уж, хороша ведьма. То служитель в моей норе хозяйничает, то мальчишка пришлый. Эх, нелегкая, ведьмы путной – и то из меня не вышло!

– Из чего суп? – хрипло спросила я, когда паренек присел рядом с тарелкой.

– Курицу купил, – обрадовал он, деловито окуная ложку во вкусно пахнущую похлебку. – Лелька сказала, где у тебя монеты лежат.

Я снова чуть не поперхнулась.

– Да я немного взял! – обиделся Таир. – Тебя ж кормить надо? Надо! А чем? Я стреляю не очень, попытался твоим арбалетом зайца подстрелить, да все мимо. Ну, Леля и надоумила. В деревне теперь все покупаю.

Я осторожно проглотила сытный бульон. Кивнула одобрительно, и мальчишка зарделся. Но тут же снова нахмурился – видимо, считал, что так взрослее выглядит. Вот несмышленыш…

– Что еще в лесу видел? – думая, что уже ничему не удивлюсь, спросила я.

– Деда бородатого, – принялся перечислять мальчишка, не забывая подносить к моему рту ложку. – Лелька говорит, лесной дух это. На камердинера нашего похож, тот тоже сидит в своем закутке и глазами зыркает. Еще девчонок в озере. Вот красотки! К себе звали, но я не пошел, чего я в озере забыл? Да еще зимой. Вот летом схожу… Еще нечисть какую-ту в дупле, на пригорке, вот то страшилище! Ты видала? Я думал – еж, а оно с глазами да носом человечьим, старушка будто! И шипит, как кошка рассерженная! А я чего, я только посмотреть хотел, что за чудо такое! Ну, еще тетка какая-то у порога долго стояла. Белая вся, глаза холодные такие, хоть и улыбнулась мне. Я ее в дом пригласил, чаем горячим согреться, так рассмеялась, ушла. Знакомая твоя?

– Таииир!!! – застонала я, не выдержав. Как же с такой силой да без знаний совсем? Он же клад настоящий, все видит, примечает, а не знает ничегошеньки. – Зимушка то была…

– Ух ты! А я-то думаю, чего бледная такая, захворала, что ли? Ну как наша кухарка Фроська, когда лихучей заразилась. Тоже лежала белешенькая, а раньше-то такой румяной была! Ты ешь, не отвлекайся!

Я уставилась на него во все глаза. Вот уж диво, а не мальчишка. Другой бы от изумления на пол упал, а этому хоть бы хны. Что Зимушка, что водяница, ничем не проймешь!

От густого супа глаза стали слипаться, и Таир заботливо поправил мне подушку.

– Ты спи, спи, – велел он. – А я тут в углу, на тюфяке… вдруг ночью хуже станет? Пригляжу…

Я улыбнулась, прикрыв глаза. Несмышленыш…

* * *

Рана, хоть и заговоренная, заживала плохо. И то понятно: такой клинок убивать сделан, наносить раны смертельные, а я выжила… О служителе старалась не думать, хоть и получалось плохо. Таир, когда видел, что я совсем в тоску впадаю, ладошкой своей мне лоб накрывал, думал, что просто успокаивает. А я чувствовала, как сила его светлой души смывает мою боль, словно поток полноводной и чистой реки.