Тропик Козерога

Когда все расходились, Макгрегор живо переключался на другое. «Что, не одобряешь небось такие разговоры?» – заводился он, и я вынужден был признать, что это так. «Ну и зря, – продолжал он. – Нужно стараться ладить с людьми: мало ли, может, и эти ребята на что сгодятся. Ты исходишь из предположения, что ты свободен, независим, и так себя ведешь, будто ты выше этих людей. Вот тут-то ты и допускаешь свою главную ошибку. Откуда тебе знать, что с тобой будет лет через пять или хоть даже через полгода? А вдруг ты ослепнешь? Вдруг тебя переедет грузовик? Вдруг угодишь в психушку? Никогда не знаешь наперед, что с тобой может случиться. Никто не знает. Вот станешь беспомощным, как дитя малое…»

«Ну и что?» – пожимал я плечами.

«Как это что? Разве ты не согласен, что здорово иметь друга, когда ты в нем нуждаешься? Ведь ты можешь стать таким, бога в душу, беспомощным, что рад будешь любому, кто поможет тебе перейти через дорогу. Для тебя эти ребята – отребье, ты считаешь, я зря трачу с ними время. Запомни, никогда не знаешь, что может однажды сделать для тебя тот или иной человек. Один в поле не воин…»

Его задевала моя независимость, которую он называл равнодушием. Если обстоятельства принуждали меня попросить у него взаймы немного денег, он приходил в неописуемый восторг. Это давало ему возможность разродиться маленьким церемониальчиком дружбы. «Так тебе, стало быть, тоже нужны деньги? – изрекал он, расплываясь в довольной улыбке. – Так, значит, и поэту надо кушать? Ну-ну! Ладно, Генри, это здорово, что ты обратился ко мне, – молодчина! Мы ж с тобой запросто, знаю я тебя, паразита. Ну добро, добро… сколько тебе? У меня и у самого не густо, но я поделюсь. Как, этого хватит? Или, может, ты, шельма этакая, думаешь, я должен отдать тебе все, а сам пойти побираться? Небось хочешь хорошенько подкрепиться, а? Яичницы-то с ветчиной небось маловато будет или как? Небось хочешь, чтобы я тебя и в ресторан сводил? Ну-ка, ну-ка, подымись на секунду – хочу тебе под зад подушечку подложить. Ну добро, добро… так ты, стало быть, на бобах! Господи, да ты вечно на бобах – я даже и не помню, чтоб видел тебя когда с деньгами в кармане. Слушай, неужели тебе никогда не бывает за себя стыдно? Ты тут заикнулся об этих проходимцах, с которыми я валандаюсь… так вот, уважаемый, эти ребята, в отличие от тебя, не ходят ко мне клянчить денежку. У них больше чувства собственного достоинства – они скорее пойдут воровать, чем будут у меня канючить. А ты что? Ну кто ты такой? Дерьмо на палочке! Набрался высокопарных идей: мир, видите ли, ему надо переделать… одна поебень в голове. Зарабатывать деньги ты не желаешь – это, видите ли, не для тебя… тебе подавай их на серебряном блюде. Эх! хорошо еще, что есть чудаки вроде меня, которые тебя понимают. Пора бы тебе все же образумиться, Генри. Ты все мечтаешь… А кушать-то всем хочется – сам знаешь. И большинство людей готовы ради этого трудиться до седьмого пота… они не будут целыми днями валяться в постели, а потом натягивать штаны и бежать к первому попавшемуся другу. Положим, меня бы не оказалось – что бы ты стал делать? Можешь не отвечать… Все твои ответы я знаю наперечет. Но пойми, это не может длиться всю жизнь! Говоришь ты, конечно, хорошо: слушать тебя – одно удовольствие. И вообще ты единственный из всех моих знакомых, говорить с которым – одно удовольствие, но тебе-то что за радость? Того и гляди, упекут за бродяжничество. Ты же самый настоящий проходимец, тебе не кажется? Тем, другим, проходимцам, о которых ты тут вещал, ты и в подметки не годишься. Вот где, например, ты пропадаешь, когда у меня неприятности? Тебя же днем с огнем не отыщешь. На письма не отвечаешь, на звонки не отвечаешь, даже, бывает, прячешься, когда я к тебе заглядываю. Можешь ничего не объяснять – я все понимаю. Я понимаю, что тебе обрыдло слушать мои истории. Но черт побери! Порой мне просто необходимо поговорить с тобой. Только ты на это хуй забил. Пока над тобой не каплет, пока ты уплетаешь очередной бифштекс, ты счастлив. О друзьях вспоминаешь, только когда тебе плохо. Так не годится – или, скажешь, годится? Скажи «нет» – и я дам тебе баксик. Что за черт, Генри: ты, мой единственный настоящий друг, – и такой подлый, мерзкий сукин сын, если я еще хоть что-то понимаю. Ты же прирожденный лоботряс, шваль подзаборная. Ты скорее с голоду подохнешь, чем займешься чем-нибудь полезным…»