Тропик Козерога

Ладно, хватит уже о видении, в котором я беспомощно увяз. Однако в реальной жизни я волен как птица, и когда собираются мои драгоценные кровные родственники, я порхаю от одного к другому с подвижностью магнитной стрелки. Зададут мне вопрос – я на него пять ответов, один лучше другого; попросят сыграть вальс – я им двубортную сонату для левой руки; предложат положить еще одну цыплячью ножку – я дочиста сметаю весь обед, включая гарниры, приправы и что там еще; погонят меня поиграть на улицу – я выхожу и в порыве энтузиазма раскраиваю консервной банкой череп своему двоюродному братцу; пригрозят задать мне взбучку – я им: валяйте, не возражаю! Погладят меня по головке за успехи в школе – я плюю на пол, мне, мол, есть еще чему поучиться. Все, чего от меня хотели, я делал с плюсом. Пожелают, чтобы я угомонился и помолчал, – я застываю, как скала: мне говорят – я не реагирую, меня тормошат – я не двигаюсь, меня щиплют – я не плачу, меня толкают – я не падаю. Станут жаловаться на мое упрямство – я делаюсь сговорчивым и податливым, как резина. Пожелают сморить меня усталостью, дабы обуздать мою слишком бурную энергию, – я позволяю завалить меня всякой работой, причем все поручения выполняю так добросовестно, что в итоге валюсь на пол, как куль с зерном. Потребуют от меня рассудительности – я делаюсь ультрарассудительным, отчего они сходят с ума. Потребуют от меня повиновения – я повинуюсь беспрекословно, в результате чего возникает бесконечная путаница. И все это оттого, что молекулярная жизнь брата с сестрой несовместима с тем атомным весом, которым наделен каждый из нас. Раз она не растет вообще, я расту, как гриб; раз у нее отсутствует личность, я делаюсь колоссом; раз она свободна от зла, я превращаюсь в тридцатидвухрожковый канделябр зла; раз она ни от кого ничего не требует, я требую всего; раз она повсюду вызывает насмешку, я внушаю страх и уважение; раз ее мучают и унижают, я мщу всем и каждому, друг он или недруг; раз она беспомощна, я делаюсь всемогущ. Тот гигантизм, которым я страдал, был всего лишь результатом попытки оттереть пресловутый след ржавчины, запятнавший, так сказать, наш фамильный конек. Из-за этого крошечного пятнышка ржавчины под зажимами я стал чемпионом в беге на коньках. Из-за него я развил такую бешеную скорость и дошел до такого остервенения, что продолжал свой бег, даже когда растаял лед: я скользил по грязи, по асфальту, по ручьям, рекам и дынным коркам, по экономическим теориям и прочая. Я мог бы промчаться и сквозь ад – так я был стремителен и ловок.

Но вся эта конькобежная феерия была напрасной – панамериканский Ной папаша Кокскокс постоянно зазывал меня назад в ковчег. Всякий раз, как я притормаживал, происходил какой-нибудь катаклизм – земля разверзалась и поглощала меня в свои недра. Я был братом каждому и в то же время – предателем по отношению к самому себе. Я приносил наиколоссальнейшие жертвы – для того лишь, чтобы убедиться, что грош им цена. Что толку было доказывать, что я могу быть таким, каким меня хотят видеть, когда ничем таким я быть не желаю? Всякий раз, как ты достигаешь предела того, чего от тебя требуют, ты сталкиваешься все с той же проблемой – быть самим собой! И с первого же шага, сделанного в этом направлении, ты отчетливо осознаешь, что ни плюса, ни минуса не существует; ты отбрасываешь коньки и пускаешься вплавь. И нет больше страдания, ибо нет ничего, что может угрожать твоей безопасности. И нет никакого желания быть нужным другим, ибо с какой стати лишать их привилегии, которую надо заслужить? Жизнь миг за мигом растягивается в непостижимую бесконечность. Ничто не может быть более реальным, чем ты предполагаешь. Что бы ты ни думал о космосе, он именно таков, каким ты его себе представляешь, и никаким другим, скорее всего, быть не может, пока ты – это ты, а я – это я. Ты живешь среди плодов собственных действий, действия же твои суть жатва твоей мысли. Мысль и действие суть одно целое, потому что именно в них и благодаря им ты и плаваешь, а это все, что тебе от них нужно, – ни больше ни меньше. Каждый взмах отсчитывает вечность. Отопительная и охладительная системы суть одна система, и Рак отделен от Козерога лишь воображаемой линией. Ты не доводишь себя до исступления и не предаешься горькой печали; ты не молишь о дожде и не отплясываешь жигу. Живешь как счастливый утес посреди океана: вокруг все бурлит и бушует, а ты неколебим. Ты неколебим в реальности, которая допускает мысль о том, что ничто не может оставаться неколебимым, что даже самый счастливый и могучий утес когда-нибудь истает, растворится и станет текучим, как сам породивший его океан.