Тропиканка. Книга 1

Самюэль надеялся, что сможет как-то помочь сыну, решил съездить в город, повидаться, поговорить с Оливией. Оливия ему нравилась — хорошая, добрая девушка, самостоятельная и с характером. Потерять такую — большое горе.

А тут и Рамиру дал Самюэлю поручение, попросил отвезти записку сеньоре Веласкес и отдать в собственные руки.

Самюэль с сочувствием посмотрел на старого друга. Видно, припекло, извелся вконец.

Рамиру не стал таиться. Человек он был гордый, самостоятельный, но и ему нужно было поделиться с кем-то тем, что лежало у него на сердце.

И Рамиру рассказал Самюэлю как на духу все, что с ним творилось. Оказалось, что к нему вернулась Летисия. Решение далось Рамиру трудно, но в конце концов он решил: он оставит семью, Серену и будет жить с Летисией. Случился у него трудный разговор с сыном, пришлось ему все объяснить, потому что он увидел их вместе с Летисией и хотел отречься, проклясть отца. Поговорили они как мужчина с мужчиной. Сын понял, что Рамиру не только муж, не только отец, он еще и просто человек со своей особой личной судьбой. Вот судьба и ведет его к юношеской любви, которую он до сих пор не забыл и за которую заплатил так дорого.

Но и перед Сереной Рамиру хотел быть честным. И ее он любил, и ее уважал. Он не мог изменить Серене, поэтому решил, что не уйдет со всеми в море, все расскажет жене и оставит дом, чтобы начать новую жизнь. Так они договорились с Летисией.

А когда Рамиру пришел домой и увидел, как Серена готовится к проводам, жарит, печет, складывает в корзины, думает о каждой мелочи, язык у него не повернулся. А Серена стряпала и приговаривала:

— Будете в море есть, будете нас вспоминать — дом вспоминать, семью, которые остались на берегу. Приготовила я тебе все самое любимое, самое вкусное! Никогда я больше не буду огорчать тебя своими слезами на причале. Вот увидишь, я буду тебе улыбаться! Чтобы помнил меня только с улыбкой!

Каждое движение Серены, каждый шаг, каждый взгляд говорили о ее любви. Вся ее жизнь была полна заботой о муже и любовью к нему. Так мог ли он в один миг лишить ее жизни?

Не хватило на это духу у Рамиру. Од понял, что на этот раз выйдет в море и отложит на некоторое время принятое решение. Но только отложит, потому что решение его было непреклонно, но пока еще не давалось ему. Вот об этом он и ставил в известность Летисию, и она должна была понять его… Кому просто ломать устроенную жизнь?

Самюэль взял записку и обещал передать по назначению. Ему было жаль Рамиру, жаль Серену, но травить душу разговорами он не стал.

С тяжелым сердцем остался ждать его Рамиру. Он чувствовал себя виноватым и перед Сереной, и перед Летисией, хотя не обманывал ни ту, ни другую.

* * *

Самюэль сразу же зашел в офис к Летисии, но она была на совещании, и он отдал записку секретарше Сузане, которая пообещала сразу же передать ее сеньоре Веласкес. Дожидаться сеньору Самюэлю было недосуг, у него были и другие дела. Одно поручение было выполнено, и Самюэль отправился к Оливии.

Разговор им предстоял горький, нелегкий, но он состоялся, этот разговор. Оливия, конечно, не сказала Самюэлю, что из-за бесхарактерности Дави, из-за его готовности во всем слушаться своего патрона, Витора, она почувствовала себя в полной власти Веласкеса. Дави повел себя так, что позволил этому крайне неприятному молодому человеку не только вмешиваться в их жизнь, но распоряжаться ею. Сколько ни объясняла это Оливия своему жениху, сколько ни просила его не вмешивать Витора в их жизнь и отношения, Дави будто оглох и поступал по-своему. Терпеть и дальше такое положение Оливия не могла, и она с ним покончила!

— У Дави слабый характер, — грустно сказала Самюэлю Оливия, — он во что бы то ни стало стремится к успеху и соглашается быть рабом. Сейчас он в добровольном рабстве у нового главы своей фирмы, Витора Веласкеса, я с этим смириться не могу. Для меня самое главное в мужчине — это твердость, у него должна быть своя жизненная позиция, свои принципы, свое достоинство. Твердость и честность — вот что самое главное. А для Дави главное — преуспеть, а в средствах он просто не разбирается.

— Я чувствую себя виноватым перед сыном, — понурил голову Самюэль, — с детства он у нас был слабеньким, всегда ему доставалось от мальчишек, и возвращался он зареванный. Я его не утешал, твердил, что надо быть сильным, уметь постоять за себя, и ему, наверное, казалось, что я его совсем не люблю. И к рыбацкому делу он тоже не был приспособлен. Вот и пришлось ему уйти из родного дома, когда он подрос, и я до сих пор переживаю, что вот так случилось, что всю жизнь он прожил без родительской поддержки…

— Я понимаю, что вы хотите сказать, сеньор Самюэль. Да, Дави всего добился сам. Ему есть чем гордиться. Но почему-то его успехи не сделали его самостоятельным. Он все время ищет, кто бы взял на себя ответственность за его жизнь, за его решения. Мне было бы трудно видеть в таком человеке главу семьи, своего мужа.

— Жаль, дочка, очень жаль. Дави упустил такую возможность стать счастливым.