Тропинка к дому

— Правильно говоришь… Вот точно так же поступил и лесник Булыгин. Пять километров нес на руках лосенка. Дальше хлопотали вместе с женой Паней: согрели молочка, попоили из соски, одеяльцем укутали… Отказалась от коровьего молока Снегурка. Бились, бились — все бесполезно. Говорит лесник: «Давай, жена, козьего молока добывать. Ну-ка, вспоминай, у кого есть коза?»

Коза отыскалась в деревне Селищи, аж за тридцать километров. Съездил туда лесник на мотоцикле, привез две бутылки козьего молока. И от него отвернулась Снегурка. Тогда и дали телеграмму на нашу ферму: заберите лосенка, прилетайте с лосиным молоком… Может, неинтересно это?

— Дедушка-а, — взмолилась Любаша.

— Тогда дальше слушай. Подоил я Находку, молоко слил в фляжку и махнул на аэродром.

Прилетел в Чухлому на «аннушке», так все самолет АН-2 зовут. Заявляюсь к Булыгиным. Снегурка (имя Булыгины дали ей) совсем слабая: не встает, головы не поднимает. Подняло ее родное лосиное молочко. Отпоил. А как окрепла Снегурка, мы и махнули с ней на аэродром.

Летчики и пассажиры окружили нас. Интересно им.

«Куда, дед, лося везешь?»

«В Кострому, — отвечаю, — а там дальше, на Журавкинскую лосиную ферму».

«Слыхали», — говорят.

Снегурка дрожит у меня на руках. Летчики сокрушаются:

«Простудишь лосенка. — Пошептались меж собой, тут один снимает с себя летную меховую куртку и подает мне: — Укутай, отец».

Славные ребята летчики. Посадили в самолет. Устроился на лавочке, Снегурка на коленях у меня.

Самолет задрожал, разбежался и легко взлетел. А Снегурка, скажи на милость, будто понимает, что потеряла землю, жмется, жмется ко мне.

В дороге самолет и встряхивало, и болтало. В люк потягивало сквозняками. Кабы не летчицкая куртка, досталось бы лосенку.

А на аэродроме сел в такси да и прикатил прямо на ферму. Выходили Снегурку. А только директор опытной сельхозстанции, туда входит наша ферма, выговор влепил — за перерасход командировочных…

Любаша взяла дедову руку в свою и погладила.

— Да я не больно переживал. Дороже всего — Снегурку спасли… Значит, внучка, так: сразу, как привез, определили мы ее в группу малышей-сосунков. А те ко мне уже привязались! Я у них вроде мамки. И что же получаться стало: я Снегурку зову, хочу лишний раз молочком попоить да поласкать, а мои лосята в открытую не хотят ее ко мне подпускать. Ревнуют. Обижают новенькую. Дерутся. Особенно хулиганят лоси-парни: ушки сердито закладывают за голову, взвиваются свечками, колотят перед собой передними ногами, норовя ударить. «Енисей!.. Баян!.. Ах вы, обормоты несознательные! Ведь она ж вашего роду-племени!» — стыжу я забияк.

Скоро поладила Снегурка с лосятами и вымахала в такую лосиху-красавицу! Находке не уступит. Приветливая, ласковая, но, скажу тебе, Люба, и хитрости небывалой. Разных забавных случаев было с ней… Шла однажды наша бабушка Матрена из Больших Гусей, из магазина. И завернула на ферму. Рюкзак повесила… вон на тот столбик у ворот. А рюкзак, видать, неплотно был завязан. — Снегурка учуяла хлебный запах, и, скажи, как по компасу, вышла на него и, любопытно же ей, заглянула в рюкзак. Там нашлось чего поесть. Сама наелась и Пилота приманила. Тот, надо думать, не ломался, доел, что осталось, и когда голову-то вынимал из рюкзака, шнур и накинулся, зацепился за его рог.

Разговариваем мы с бабушкой… и что же вижу: идут к лосятнику Снегурка с Пилотом, а у Пилота болтается под шеей наш рюкзак. Смекнул я, в чем дело. Смеяться, да боязно: обидишь бабушку. Говорю: «Мотя, придется тебе еще разик сходить в Большие Гуси». «Так я же тебе говорила, что иду оттуда, — удивилась она. — Хлеба ржаного и белого купила, сахару, вермишельки и пастилки Любаше». А я опять свое: «Придется тебе еще разик сходить в Большие Гуси». И зову Пилота. Тот не так охотно, как обычно, но подошел. А Снегурка сразу улизнула за лосятник. Снял я с рога лосиного рюкзак, бабушке подаю. Рассерчать бы ей, да не на что: сама виновата.

БОЦМАН ПРИВАЛОВ ДАЕТ ИНТЕРВЬЮ

1

С утра небо угрюмилось, собирался дождь, но подул верховой ветер, отогнал тучи куда-то за речку Покшу, за леса, — проглянуло и разгулялось солнце.

Лоси, изредка позванивая колокольцами, паслись на Егоршиной сече, не требуя к себе никакого внимания. Привалов и его гость собирали землянику. Серые растрескавшиеся пни густо обкиданы спелыми, жаром горящими ягодами, только кружи, только приседай. Теплый земляничный дух, перебивая запахи леса, витает над порубкой.

— Ух ты-ы! Сроду не видывал столько ягод! — гость разгибался, запрокидывал голову и ссыпал землянику из горсти в широкий рот. Прикрыв глаза, медленно, смакуя, двигал челюстями, по-мальчишечьи чмокал губами.

«Юнец. Что он поймет! — неприязненно думал Привалов. — Нет, не стану я ему ничего рассказывать о лосях. Хочет — так пусть Михеева дожидается».

Галина Николаевна утром привела на ферму этого гостя. Сказала, что журналист центральной газеты, очень интересуется приручением лосей. Писать намерен об этом.