Тропинка в небо<br />(Повесть)

— Ну, ты меня сразила… Только знаешь что? Не признавайся больше никому. Твое увлечение настолько уникально, что его можно принять за болезнь. Что-то вроде клептомании или шизофрении.

— Ты-то, надеюсь, не разболтаешь?

— Я — могила.

Помолчали. Потом Манюшка со вздохом произнесла:

— Когда же обед? Под ложечкой уже сосет.

У Захарова сморщился нос — верный признак того, что собрался иронизировать.

— Э, Марий, это не по-нашенски. Ни голод, ни холод, ни стихии для спеца не существуют.

Как всегда, ирония его была глубоко скрытой, так что не поймешь — всерьез он говорит или шутит.

— Мне можно и поныть, — улыбнулась Манюшка, — я ведь пока что ратник. К тому же поесть всегда было моей пламенной страстью.

— О, ну в этом с тобою солидарен каждый спец… А вон и наш бравый старшина. Пойду-ка я, Марий, разведаю у него.

Толик отошел, и тут же рядом с Манюшкой оказался упитанный спец с короткой черной челочкой над маленькими глубоко сидящими глазками.

— Пошли, разговор есть, — бросил он непререкаемым тоном и цепко взял Манюшку за локоть.

Ничего плохого не заподозрившая Манюшка не сопротивлялась. Они спустились на второй этаж.

— Зайдем в красный уголок, — предложил спец дружелюбно, распахивая перед Манюшкой дверь.

Там было пусто. Он деловито задвинул ножку стула в ручку двери. И тогда она все поняла, и мысленно ругнула себя за недогадливость.

— Махнемся, — сказал спец и стал снимать свой старый китель.

— Брось. — Манюшке хотелось образумить парня, чтобы не доводить дело до драки. — Добровольно не отдам, а силой не возьмешь.

— Во-озьму-у, — протянул спец, и в глазах его зажглись насмешливые огоньки. — Ты, ратник, что, сопротивляться вздумал? Спецу? Не знаешь порядка?

Он наступал на нее от двери, она пятилась к окну. Вдруг он прыгнул вперед и двинул кулаком ей в лицо. Манюшка ударилась спиной о подоконник и, не удержавшись на ногах, села на пол. Из носа по подбородку на новый китель потекла кровь, глаза застлало сиреневым туманом. Она тряхнула головой — просветлело. Горло сжала спазма ненависти. «Ну, так, — трезво стукнуло в мозгу. — Теперь пускай…»

— Я тебя, падла, так отделаю, что завтра же комиссуют… — услышала Манюшка ломающийся злой басок над собой.

Спец протянул руку, чтобы рывком за шиворот поставить ее на ноги, но Манюшка неожиданно вскочила и с крутого разворота ахнула квадратным носком своего тяжелого ботинка в подбрюшье. Парень взвыл и, схватившись руками за то место, согнулся крючком. Она подскочила и дважды раз за разом снизу ударила его по лицу. Спец запрокинулся на спину.

Манюшка бросилась к двери. Но он настиг ее и ударом по подколеньям свалил на пол. Падая, она обхватила его ноги и рванула на себя. Он тоже упал.

Вскочили они одновременно и стали друг перед другом — грудь в грудь. Парень был сильнее, она вертче и цепче. Понимая это, Манюшка, чтобы не дать ему размахнуться, прижалась к нему и начала ногтями полосовать его лицо, бить кулаками, головой, коленями. Спец пытался вырваться или отпихнуть ее, но она не отступала ни на миллиметр, как приклеенная.

Однако силы ее были уже на исходе. Манюшка понимала, что продержится недолго, а этот гад озверел и будет избивать ее до изнеможения. Оставалось одно — звать на помощь, ведь все-таки она девчонка. Но кричать не поворачивался язык. Кричать — значит признать себя побежденной, тогда уж надо было с самого начала, а теперь что ж… И она, сцепив зубы, продолжала сопротивляться. Уже и не дралась — не было сил, — а заботилась только о том, чтоб не отступить от него, не дать ему размахнуться.

А спецу уже надоела эта неожиданно возникшая драка. Ему было ясно, что обмен не состоится, ратник, собака, будет стоять до конца. Пора кончать волынку. И когда в коридоре раздалась команда: «Первая рота, строиться на обед!» — он устало, почти без злости сказал:

— Отпусти, зараза, я из-за тебя без рубона не собираюсь оставаться!

— Попробуй только ударь, — отступая, предупредила Манюшка. — Из строя выволоку. Ты меня теперь знаешь.

Сплевывая сукровицу, он рванул и отбросил стул и выскочил из комнаты. Надо было перед построением еще забежать в туалет — омыть боевые раны.

За обедом Толик Захаров поинтересовался, где пропадала и кто так тщательно обработал ей физиономию.

— Ваш спец! — со злостью ответила Манюшка. — Хотел меня ограбить… Из первой роты.

Толик внимательно на нее посмотрел.

— Эх, жисть наша поломатая! Ты его узнаешь?

— С первого взгляда: у него вывеска еще получше обработана. Я ему тоже не копейками сдавала.

— Надо собраться, поговорить.

— Сегодня суббота, — напомнил Мотко. — Вряд ли кто останется.

— Посмотрим. Передайте на соседние столы: после обеда — сбор в классе.

Собрались все, только Ленька Синилов отпросился.

— Во как нужно, — провел он ладонью по горлу.

— Иди, иди, — сказал Захаров, — а то Шура отставку даст.

Решили никакого собрания не проводить, а просто потолковать по душам о случившемся. Но уже через две минуты стало ясно, что толку не будет: начался такой ор — хоть затыкай уши. Тогда к столу вышли Ростик Славичевский и Захаров.