Тропинка в небо<br />(Повесть)

Женечка занервничал и смолк. Преподавательница начала задавать ему вопросы. Провал был полный и очевидный.

— Не буду отвечать! — выкрикнул Евстигнеев. — Вы… ето… не понимаете, что ли, меня же топят!

Логичка оглядела пожирающий ее преданными взорами взвод и пожала плечами.

— Не понимаю, кто вас топит. Наоборот, все очень внимательно слушают, поправляют, когда вы говорите не то. Ответьте мне на такой вопрос…

— Я сказал уже, что не буду. Я не могу.

— Что за капризы? Садитесь. Единица.

Женечка вернулся на свое место и попытался обратиться к соседу по парте Мигалю. Но тот равнодушно отвернулся, а когда Евстигнеев повторил вопрос, отрезал:

— Не болтай на уроке!

На перемене Женечка подошел к Игорю и, тронув его за рукав, самым ласковым голоском, на какой только был способен, спросил:

— Игорек, за что на меня взвод… ето… рассвирепел?

Козин стряхнул его руку, демонстративно дунул на то место, которого коснулись Женечкины пальцы, посмотрел Евстигнееву в глаза и, засвистев, отвернулся.

— За что вы… ето… издеваетесь надо мной? — закричал Женечка. — Что я? Виноват? Так бейте или что хотите… А нечего… Ну, вот почему ты не отвечаешь? — опять прицепился он к Игорю.

Тот повернулся и смерил его прищуренным взглядом.

— О аллах! Да потому, что правоверные брезгуют разговаривать с нечестивыми доносчиками, шкурниками плюс подхалимами.

После этого Женечка затих. Целую неделю ходил он весь обвялый, как осенний куст, не поднимая головы и ни с кем не заговаривая. Зная, что никто не придет к нему на помощь, он стал регулярно и добросовестно готовить уроки, не препирался с преподавателями, когда те делали ему незаслуженные, по его мнению, замечания. Решил было обратиться за помощью к майору Кудрину, фронтовому другу отца. Но, поразмыслив, пришел к выводу, что это ничего не даст. Даже любимый спецами комбат не в силах уговорить или заставить их уважать того, кого они не уважают.

Прошло две с лишним недели. Женечка ходил, как побитый, смирившийся со своей жестокой участью. Манюшке, да и еще кое-кому уж и жалковато его становилось.

Надо было ставить точку. После уроков Захаров зашел в учебную часть к Лесину. Там было много народу, и они вышли в коридор.

— Так что будем делать дальше, товарищ преподаватель?

— Вот те на! А я откуда знаю, голубчик? Мне показалось, что вы это дело предали забвению.

Хитрил командир взвода. Ему было прекрасно известно о бойкоте, но поскольку эта мера воспитания была официально непризнанная, доморощенная, может, и непедагогичная, то он делал вид, что ничего не знает.

— Мы испытываем его терпение, — неопределенно сказал Захаров. — Наверно, пора подбить бабки. Сегодня после обеда.

Лесин пришел в класс к началу собрания, а когда избранный председателем Матвиенко объявил повестку, появился майор Кудрин. Ребята были удивлены — все считали, что об истории с очками никто, кроме их четвертого взвода, не знает. Кудрин сел на первую парту рядом с Манюшкой, внимательно и строго выслушал председателя, изложившего суть дела. Несколько раз он взглянул на Евстигнеева, заставив парня поежиться.

Начались выступления.

— У Евстигнеева со здоровьем не все в порядке, — заявил Славичевский. — У него нервы — психует, как ненормальный. Не раз командир взвода советовал ему пойти в санчасть и выпить валерьянки.

— А он идет туда и берет освобождение от занятий, — подал реплику Лесин.

— Точно. Говоря по-нашенски, сачкует. Ну, с этим мы кое-как справились.

Прошелестел оживленный шумок: вспомнили, как приводили Женечку на занятия «под белы ручки».

— В этом плане вроде ничего хлопец стал, — продолжал помкомвзвода. — И с учебой наладилось. Рычал на преподавателей, правда, но это ладно, все мы не святые… Но он ведь сегодня рычит, а завтра доносы шепчет. С таким человеком даже в одном помещении быть противно, а не то что…

Евстигнеев вскочил, сжав кулаки, но под холодными взглядами ребят снова сел и опустил голову.

— Я на месте начальства выгнал бы его и часовых поставил, чтоб к спецшколе и на километр не подпускали, — закончил Ростик.

И сразу встала Манюшка.

— Хорошо, что ты не такое уж большое начальство. Представляю, что сделал бы товарищ Славичевский, облеченный соответствующими полномочиями: половину спецов выгнал бы, а другую половину поставил часовыми, чтоб изгнанные не вернулись. Пойми же ты: добить любого не хитро, особенно если он лежит. Но это нечестно и не по правилам. Тяжелый проступок совершил Евстигнеев. Предательство — даже не проступок, а преступление. — Она перевела дух. — Евстигнеев мечтает стать летчиком, как и все мы. Но пусть он ответит мне лично: могу ли я быть спокойной за свой хвост, если нам придется вылететь в бой на пару?.. Но все же давайте дадим ему шанс. Если он этим шансом не воспользуется, то ему рано или поздно придется сгребать свои шмотки и ковылять отсюда на все четыре стороны.