Тропинка в жизнь

— Слушай, Ванька, и вникай. Вот ты кончаешь высшее начальное, а я учился только в начальном, но жизни ты ни хрена не знаешь. Стихи Некрасова заучил, хорошие стихи о мужиках и бабах деревенских. Тоже и стихи Никитина. Все о том, что наш деревенский народ бедный, обездоленный, забитый страдалец. А где мужик, который воюет за свои права? Нет такого в твоих стихах. А вот послушай новую песню. И простуженным басом запел:

Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов.

Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был ничем, тот станет всем…

Новый, неслыханный мною гимн Андрей Михайлович пропел с большим чувством, может быть, без музыкального мастерства, но зато с большой верой в правоту слов гимна. Это не молитва, не «Боже, царя храпи», которые мы пели по обязанности, это не песня о чайке, которую ранил охотник безвестный, из репертуара каргопольских барышень. Это боевой клич, призыв к битве.

— В деревнях люди тяжелым трудом выращивают хлеб, а сами живут впроголодь. Разве это порядок?

А куда мужику податься? В Архангельск, в Вологду, в Петроград? Да там в мирное время безработных полно. А в военное время мужиков на войну забрали, одни бабы на работе надрываются. Мы кровь проливаем, вшей в окопах выкармливаем, головы кладем на алтарь отечества, либо без рук, без ног домой вертаемся: кормите, бабы! А буржуям от войны барыш. Ты об этом читал в своих книжках? Нет у тебя таких книжек. А я читал! У нас в роте был прапорщик Судаков, из бедных крестьян выбился в люди. Он потихоньку давал мне читать запрещенные книжки. Глаза открыл.

Как-то раз Андрей Михайлович сказал мне:

— Есть такой человек по фамилии Ленин, а зовут его Владимир Ильич. Он стоит во главе большевиков, а большевики идут против капиталистов, против помещиков и против войны. Ленин сказал, что войну надо повернуть против буржуазного правительства. За Лениным идут все рабочие, крестьяне и солдаты тоже.

Жаль, что здесь нет книжек Ленина…

Слова Андрея Михайловича западали в мое сознание, как западает зерно в мягкую, сырую землю.

В самом конце октября донеслась и до нас весть, что в Петрограде большевики, возглавляемые Лениным, совершили переворот, свергли Временное правительство и власть перешла к Советам. Разговоров было!

В Каргополе и в деревнях нарушилось издавна устоявшееся спокойствие. Идут жаркие споры, но не по поводу соседских обыденных дрязг, а о политике. Споры большей частью бестолковые, сумбурные. Мало кто разбирался в той обстановке. Во всех спорах обычно ставили точку солдаты-фронтовики. Для них не было вопроса, какая партия лучше. Они за большевиков, которые вырвали их из окопов, вернули к родным очагам.

Они против буржуев.

Споры часто возникали в чайной Кудрина по понедельникам, в базарные дни. Тут полно мужиков из окрестных деревень. Кто чай пьет, обливаясь потом, кто в пешки играет и судачит о разных своих делах, новостями делится. Как-то раз я забежал в чайную, разыскивая своего отца. Коротконогий, толстозадый мужик из соседней деревни Кобылкино Степан Чуваев приставал к рыжеусому человеку в серой шинели:

— Нет, ты скажи прямо: Ленин коммунист али большевик?

— Он большевик-коммунист.

— Слышите, мужики, как нашего брата обманывают? Да ведь только один бог в трех лицах.

Солдат объясняет, что большевики и коммунисты одно и то же.

Из-за стола поднимается плешивый старик с жиденькой бороденкой и смиренно просит тишины. Шум улегся, и старик тоненьким голоском повествует:

— Православные товарищи, у меня двое сыновей положили на войне свои головы. Младший-Сашенька — холостой и такой кудрявый, баской, что все девки на него зарились, любую сватай. Федор-тот постарше, женатый был. Старательный, хозяйственный мужик. И вот двое моих внуков малолетних сиротами остались. Обоих моих наследников при Керенском убили. Ленин хоша и коммунист, но большевик настоящий!

И дай бог ему здоровья, ежели власть удержит и от войны крестьян избавит. А то ведь до чего дошло? Гибнет народ. Я за большевиков.

Здоровенный верзила в добротном ватном пальто крикнул:

— Ленин хочет немцам Россию отдать!

Старик отмахнулся, словно от надоедливого комара, и уселся за стол, победоносно оглядывая соседей по столу.

Тут в разговор вступает Андрей Михайлович:

— Немцам, говоришь? А ты где был, когда мы вшей в окопах кормили и от немцев оборонялись? Я ведь тебя знаю: устроился в Няндоме сторожем в железнодорожную больницу, броню получил, за полпуда топленого масла откупился от фронта, а теперь, когда Ленин решил с войной разделаться, ты патриотом стал?

Солдаты, как по-вашему: дальше воевать или кончать войну?

— Кончать!

— Мы навоевались, хватит!

Верзила боком-боком и вон из чайной.

— А ты, Петров, скажи, кто такой Ленин? — допытывался Степан Чуваев.