Тропинка в жизнь

Солнце перевалило за полдень. У мамы оба бурака полные ягод — около пуда набрала, а может, и больше. У меня один, тоже полный. Пошли домой, Идем по лесной травянистой дорожке. Хочется пить.

В мелких лужах дождевая прозрачная вода, припадаю и пью — прохладная, вкусная, отбивает во рту оскомину от кислых ягод. Дышится легко, захолодевший воздух протекает по всем жилам, разливается по телу, и усталости как не бывало. Убегаю вперед, усаживаюсь на пенек и поджидаю маму. Приземистые сосны, подсвеченные скатывающимся к горизонту солнцем, разбежались по вырубкам. Так в страдную пору маленькими семейными группами и одиночками рассыпаются по полю бабы и девки — каждая, к своей полосе. Кое-где тонкие березки стелют вокруг себя желтое покрывало. Ольха грустит, прощается с теплым летом.

Мама, усталая, довольная, что потолковала со своим сынком, рассказала ему о своей нелегкой судьбе, отвела душу. Все, что она рассказывала, не было для меня новостью, но слушал я с интересом и думал: какая у меня хорошая мама!

Так ласково и задушевно мать разговаривала еще с Пеструхой, особенно когда ее доила. Корова будто и в самом деле что-понимает, слушает, покачивает головой, оборачиваясь, и внимательно смотрит на хозяйку большими голубоватыми глазами. И щедро отдает молоко. Корова у нас хорошая, удойная, летом дает по тридцать бутылок молока (что-то около двадцати литров по-теперешнему). Это была настоящая кормилица семьи.

Половину удоя мы относили в город постоянным заказчицам по три копейки бутылка, а остальное на свое прокормление: маленьким — цельное молоко, взрослым — снятая простокваша, а сметана в переработку на масло. Изредка творог с простоквашей, а по воскресеньям всем цельное молоко!

Ну и ухаживали мы за Пеструхой! Летом в жаркую пору, когда гнус одолевает, корова весь день во хлеву, я серпом жну траву по межинкам, и Пеструха весь день хрустит свежий корм. Пойло утром и вечером теплое зимой с запаренной половой, а летом — с мелко изрубленной крапивой, заваренной крутым кипятком. Мыли и причесывали свою красавицу, и никогда она не выходила со двора неряхой.

С коровой мать разговаривала, как с разумным существом, от которого зависит благополучие семьи, ни одного грубого слова ей не скажет, а все «голубушка», да «матушка», да «кормилица ты наша». И корова платила завидным послушанием.

Февраль семнадцатого

По календарю февраль последний месяц зимы.

У нас морозы и метели. Правда, день стал длиннее, солнышко поднимается все выше и выше, а тепла нет.

«Солнце на лето, зима на мороз», говорят у нас в ту пору. И вдруг в конце месяца — оттепель. С запада дуют влажные ветра, снег на солнцепеке стал мягче, деревянные заборы оттаяли: пощупаешь голой рукой — не холодно. И впрямь, весной пахнет. Но никогда бы я не запомнил этой оттепели, если бы она не совпала с необычным событием.

Из своей сторожки выбегаю прямо в коридор. Это своеобразный клуб училища. В нем по утрам и в перемены всегда людно. В конце коридора уборная, а там туча махорочного дыма и несмолкаемый гул: «Дай докурить», «Дай хоть разок затянуться», «А ты мне давал?» и все такое. Другие ученики выстраивались у стен вдоль коридора и каждого выходящего из уборной пропускали тумаками через «зеленую улицу», конечно, не сильными, а так, для виду.

А сегодня коридор пуст: ребята кучками жмутся по углам гимнастического зала и вполголоса переговариваются. А от кучки к кучке носится ученик второго класса Липовка и звонко оповещает:

— Царя спихнули! Телеграмма пришла! Революция!

Боязно за Липовку. Ведь царь — помазанник божий, и как это его спихнули? Липовка парень особенный. Маленького роста, юркий, дерзкий, учился хорошо, а озорничал еще лучше: Особенно отличался в драках с поповичами из духовного училища. Говорили, что его два брата были в ссылке за политику.

Звонок. Становимся на молитву. Вместо дежурного учителя на молитве сам инспектор Иван Макарович.

Спели «Царю небесный», прочитаны положенные молитвы. Инспектор объявляет:

— Сегодня утром в бозе почил наш законоучитель протоиерей отец Иоанн. Помолимся за упокой его души.

И затянул «Со святыми упокой». Мы кое-как подтянули: не привыкли петь по покойникам.

Только Иван Макарович хотел произнести обычную команду «Налево!», как Липовка спросил:

— Иван Макарович, а правда, что в Петрограде революция и царя не стало?

К нашему удивлению, инспектор не оборвал Липовку, а произнес:

— В Петрограде беспорядки. Император отрекся от престола в пользу великого князя Михаила. Больше ничего не известно. Вам не полагается вмешиваться в эти вопросы, вы еще птенцы неоперившиеся, и дел взрослых вам касаться рано.

Мы действительно были неоперившимися птенцами и в политике ничего не смыслили. Да и кто нас мог просветить? Городок тихий, мещанский, торгашеский.

Ничего в нем не услышишь, кроме обывательских сплетен о блуднях купеческих и чиновничьих жен да россказней о злодеях-ссыльных, которые безбожники и против царя идут.