Читаем Тропинки в волшебный мир полностью

Липа расцветала не вся сразу. Вначале на полянках, на верхушках деревьев, где сильнее грело солнце, и только через неделю все деревья, словно яблони, покрылись светло-желтыми цветами, и поплыл над лесами ароматный медовый запах. С раннего утра и до позднего вечера стоял над пасекой, над цветущими липами возбужденный пчелиный гул.

— Шабаш! — сказал Кузьма. — До медового месяца дожили. В эти дни работы стало меньше, и пчеловоды опять занялись гнилым углом. Ваня, еще не потеряв надежду отыскать газ, снова наловил землероек и рассадил их в банки. Кузьма целыми днями просиживал в гнилом углу, наблюдая прилеты и вылеты пчел.

Заметили, что в хорошую погоду пчелы в гнилом углу не теряются. Слабнут семьи только в холодные, ненастные дни. «Может, просто залетают в чужие ульи?» — думал он. Но как это узнать? Летит в улей пчела, а своя она или чужая — неизвестно. Все они одинаковые. В другое время, весной или осенью, пчелы-сторожа не пустят чужую пчелу в свой улей, отгрызут ей крылышки и беспомощную сбросят с прилетной доски в траву — подыхай! Таков суровый закон природы. Но сейчас, когда кругом миллионы цветов и сладкий нектар течет невидимой рекой, у каждой пчелы полон зобик душистого меда. А с такой ношей она в любом улье — гостья!

Как-то Кузьма посыпал вылетающих на добычу пчел зубным порошком и весь день наблюдал. Пчелы без ошибки шли в свои ульи.

Кузьма стал повторять опыт ежедневно. Вместе с Ваней они ходили по пасеке и смотрели, не залетит ли в какой улей меченая пчела. Но пчелы, на которых была хоть крупинка меловой пыли, вереницей тянули только в свои ульи в гнилом углу. Кузьма нервничал.

— Где-нибудь поблизости тут выходит ядовитый газ, который по темноте своей дед Афанасий принял за нечистую силу. Он и губит пчел, — высказался Ваня.

— Тогда почему же землеройки твои не дохнут?

— А потому, — спокойно отвечал Ваня, — почему и пчелы сейчас не гибнут. Значит, газ тут не постоянно, а временами идет…

— Сочиняй!

Перед обедом над лесом разразилась гроза. Вспышки молний и темные космы ливня были еще далеко, а все небо уже закрыли тяжелые черные тучи. В вершинах молчаливых елей неистовствовал ветер. Старые ели раскачивались, стонали, грозя свалиться и раздавить ульи.

На пасеке творилась невообразимая суматоха. Сильно и как-то особенно тревожно гудели пчелы. Спасаясь от грозы, они, как пули, летели со всех сторон к пасеке. Их длинным, как нити, вереницам не было конца, и казалось, что это не пчелы, а кто-то невидимый натянул со всего леса к пасеке тонкие гудящие струны. Над пасекой нити летевших пчел, как телеграфные провода, расходились по ульям. Пчелы в беспорядке шлепались на прилетные доски и торопливо, перегоняя друг друга, ползли в леток, спешили укрыться от непогоды в теплом гнезде.

Кузьма бегал от одного улья к другому. Ветер трепал его волосы. За ним по пятам следовал Ваня.

— Смотри, Кузьма, — громко, стараясь перекричать ветер, говорил он, — ни одной меченой пчелы! Даже в такую погоду все они идут в свои ульи. А спорил — тени!

Это была правда. Все меченые пчелы из гнилого угла такими же торопливыми вереницами шли в свои ульи. «Значит, солнце действительно тут ни при чем, — размышлял Кузьма. — Но что же тогда? Неужели и в самом деле газ?»

Но вот, надвое раскалывая небо, ослепительно вспыхнула молния, и со страшным грохотом застучал гром. Стало темнее, и сразу же смолк пчелиный гул над гнилым углом, оборвались нити из живых, только что летевших пчел. Теперь здесь опускались на прилетные доски одна-две пчелы. «Почему прекратился прилет? — вздрогнул Кузьма. — Неужели все пчелы уже вернулись?» Он пошел по пасеке. В другие ульи по-прежнему тянули пчелы. И вдруг Кузьма заметил у одного улья, как в леток, среди обычных черных пчел, проскользнули сразу две меченые.

— Ваня, смотри! — крикнул он.

Тут и Ваня, стоявший у другого улья, тоже заметил, как несколько меченых пчел прошло в леток.

Кузьма посмотрел в сторону гнилого угла. Там было как-то особенно темно и даже жутко, И почти слились с темнотой там ульи.

— Видишь, куда деваются летные пчелы из гнилого угла! В такую вот темноту они рассеиваются по другим ульям. Вот тебе и газ! А если бы гроза ближе к вечеру случилась, тогда бы гнилой угол сразу всю летную пчелу потерял бы.

Тут налетел ливень, и пчеловоды бегом, перегоняя друг друга» побежали к избушке.

Июльские грозы коротки. Через час уже по-прежнему светили солнце, ветер стих, и лишь время от времени издалека доносились глухие раскаты грома, словно земля, вспомнив только что пережитый ужас, нервно вздрагивала. Всюду блестели лужи, бежали мутные ручьи, все кругом словно помолодело. И снова, как и час назад, оживленно и шумно полетели на взяток пчелы.

Кузьма с Ваней до вечера ходили по пасеке и убедились, что все пчелы из гнилого угла, случайно укрывшиеся от непогоды в чужих ульях, так и остались там навсегда.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее