— А никуда не пойдет, — ответил Дмитрий Николаевич. — Вся здесь останется. Тут начнет привыкать. Ты возьми, к примеру, когда на полях впервые тракторы появились. Помнишь небось. Зайцы и лисы веками жили в полях вокруг мужичьих риг, а тут пошли было наутек. Грачи и скворцы вечно за пахарем по борозде ходили, а тут тоже струсили. Да и как не струсить глупой дичине? Шум, грохот, хоть уши затыкай. Люди более робкие и те струсили перед этими железными махинами. А теперь посмотри! Тракторы еще мощнее стали, комбайны — целые корабли по полям пошли, почти круглый год в поле шум да грохот стоит, а дичь уже не разбегается. Грачи и скворцы прямо так за трактором и летают, чуть только на плуг не садятся, а червей так прямо из-под лемехов выбивают, и гул тракторный им вроде как родным стал. Как только загудит в поле трактор, — они туда, да несметной стаищей летят — черным-черно. Дескать, где шум, там и пища, червячком можно раз-живиться. Зайцы с лисами тут тоже ни капельки никакого шума не боятся. Прошло то время. А были бы еще глухие поля, где тракторов нет, может, вся дичь и подалась бы туда. А тут сразу на всех полях тракторы появились, да с каждым годом все больше и больше, бежать-то и некуда. Вот и привыкли. Худого им этот шум не делает. Наоборот, больше корма. Так, должно, и с другой дичью будет, которая в лесах обитает. Привыкнет. А перепела? А уж на что сторожкая дичь полевая куропатка, не с вороньем сравнить, а ведь тоже привыкла… Теперь ни трактора, ни комбайна не боятся. Так круглый год в поле живет.
— Это правда, — сказал Михаил — Я хорошо помню, как зайцы с колхозных полей разбегались. Гибель их тут было у нас, а как трактор в поле заревел, — шаром покати! А года через полтора снова откуда-то появились и уж теперь никакого шума не боятся. Бывает иногда, тракторист или комбайнер чуть ли не на него наедет, а он лежит себе, как ни в чем не бывало. Только уж увидит трактор шагах в двух — сметнется.
— А волчишек у вас не слыхать? — повернувшись к Михаилу, спросил вдруг Дмитрий Николаевич.
— Не слышно, — ответил Михаил — После войны еще держались года два-три, а потом всех вывели Мой отец больно мастер по этому делу — ни один не уйдет. И логово, как бы хитро его волчица ни запрятывала, все равно найдет, как по духу чует, где они живут. Теперь лет уже шесть или семь не слыхать их вокруг нас верст на сорок, а может, и более.
— Как это не слыхать? — привстал со своего места Иван и вдруг ни с того ни с сего расхохотался на весь лес. — А прошлой осенью не ваш ли Антон сразу двух смазал? Да еще каких! Рогатые попались! — И Иван со смеху повалился на липник.
Рассмеялся и Михаил.
— Антон убьет! — сквозь смех говорил он.
— Тут у нас один мужичонка живет в Моркиалах, — когда смех улегся, начал рассказывать Михаил. — Дураком его вроде не назовешь, но и умным тоже. Здоровый, как бык, а делать ну решительно ничего не может За что ни возьмется, — все валится из рук, лодырь несусветный. А хорошую жизнь любит. Все разговоры у него только о сладкой еде. Всю жизнь дурака валяет. Ему бы поменьше поработать, а побольше получить. Ну, и живет, конечно, соответственно. За лень не запишут трудодень. На целину ездил. Думал, там деньги прямо лопатой загребай, а оказывается, и там их зарабатывать надо. Вернулся. Говорит, климат неподходящий — ветра. Поставили его у нас на ферме сторожем. На другую работу Елфим неспособен. Думали, что уж здесь-то он справится. Но не тут-то было. Оказалось, что Елфим и на эту работу не годен: труслив больно, как заяц.