Тропинки в волшебный мир

Когда последний раз пришел Мишка из школы и, бросив под кровать сумку с книгами, заявил отцу, что в школу он больше не пойдет, Андрей Степанович, почесав затылок, сказал:

— Смотри уже сам, Мишка. Ты у меня большой. Школа, она, как сказать, уже не всем впрок идет. Я вот, к примеру, и без нее какой пост занимал! Уже над всем селом головой был, и кабы не злые люди, так бы, может, и сейчас в Совете работал. У кого что в голове от рождения есть, с тем он уже и на всю жизнь останется. Так я думаю. А школа тут ни при чем. Дурака хоть век учи, а он так уже дураком и останется, ума у него уже не прибавится. А из тебя, я думаю, и без школы со временем председатель выйдет.

На том и порешили.

В лес пошли сразу же, как только Мишка появился в таборе. Пришел он в старом ватнике, с отцовским вещмешком за плечами, до половины чем-то набитым.

— Ты, Мишка, на охоту уходишь, а кто же сегодня девок развлекать будет? — шутливо спросил Михаил Семенович.

— Найдутся! — усмехнулся Святой.

— Чего это в мешок набил? — поинтересовался Андрей.

— Потом, — шепнул ему Мишка, а для всех ответил: — Харч, жрать чего-нибудь надо ночью. Не голодать же в лесу.

А когда отошли от табора, Мишка пояснил:

— Трех кур на дворе словил, всем по курице!

— На чьем? — усмехнулся Андрей.

— Дома, на чьем же. Пока мать в погреб лазила, я их раз — и в мешок. Может, которая и чужая попалась, так откуда мне знать. Не будет по чужим дворам шляться.

— Это зря, — неодобрительно покачал головой Митька. — Куры до весны дожили, а ты им головы пооткрутил, сколько бы они за лето яиц нанесли?

— Да я так, — замялся Мишка. — Вы только не болтайте никому, а то влетит мне дома.

До Ташлинского леса добрались засветло. Остановились в сосновой гриве на сухой поляне. Митька пошел осматривать известный ему по прошлому году тетеревиный ток на опушке леса, в полыннике. Андрей с Мишкой принялись таскать ветролом для костра, рубить сосновый лапник на постели.

Митька вышел к своему заветному месту и по выбитой утолоченной траве и множеству перышек определил, что токовище в полном разгаре и никем не спугнуто.

Прошлогодний шалашик развалился. Митька хотел его оправить, но под обвалившимся хворостом в окопчике стояла вода. Пришлось мастерить новое прикрытие.

Закат догорел. Каленым лемехом висел над лесом ущербленный месяц, ярко отражаясь в полоях. Морозило, Митька возвращался опушкой, то и дело обходя залитые водой низины. Лес чутко дремал. Было тихо. Только изредка с недалекого озимого поля доносились вскрики жирующих зайцев.

Дунул холодный ветер. Лес очнулся, зароптал, вода в полоях сразу же подернулась ледяными иглами, и месяц, так ярко отражавшийся в них, потускнел, словно его вдруг обволокло тонким слоем пыли.

Было уже за полночь, когда Митька добрался до сосновой гривы, На поляне горел большой костер. Андрей с Мишкой жарили на палках кур. Далеко по лесу разносился дурманящий запах жженого пера и горелого мяса.

Когда Митька, треща валежником, выбрался на поляну, Андрей поднял голову от огня и, воровато пряча под сосновый лапник полусырую курицу, окликнул:

— Митька, ты?

— Угу.

С курами провозились почти до утра. Жарили их на вертеле и на углях, да так полусырыми и съели.

— Эх, жаль, котелка не взяли, — вздыхал Мишка…

Перед рассветом Митька отправился на токовище. Андрейка с Мишкой еще спали, свернувшись у огня, когда Митька, подбросив в костер дров, чтобы друзьям не холодно было спать, тронулся к току.

До шалаша добрался в полной темноте.

В предрассветных сумерках на ток стали слетаться косачи. По полю полилось их заливчатое чуфыканье.

Митька решил ради интереса убить одного тетерева, но птицы токовали далеко, метрах в семидесяти. Митька терпеливо ждал, не приблизится ли хоть один, забывшись в глупой драке.

Птицы токовали рядом с прошлогодним шалашом, и Митька пожалел, что поленился вечером оправить его.

Рассвело. Заря разгорелась на полнеба, Из-за зубчатой щетины бурьяна вдруг вырос огненный горб солнца и сразу же преобразил вытолоченную в бурьяне полянку. Митька еще не терял надежды, что тетерева подойдут и к его шалашу, но птицы вдруг спорхнули и ни с того ни с сего шумно полетели низко над полынником в поле. В этот же миг на опушке леса кто-то хрипло, но громко затянул:

В день ненастный, во субботу,

Пошли девки на работу.

Эх, на работу, кума, на работу!

Митька вылез из шалаша, дрожа от негодования. Он по голосу узнал Мишку Святого, только не мог понять, как он сюда успел забрести.

Святой ловко лез на огромную березу и на весь лес горланил похабную песню.

— Какой тебя черт занес сюда? Весь ток разогнал. Мишка смолк, свесился с сучка.

— Я думал, ты в лесу своих тетеревов ловишь, нарочно сюда вышел, — начал оправдываться он.

— Нарочно! — передразнил Митька. — За каким чертом тебя на березу занесло?

— Так гнездо тут воронье, яйца надо достать…

— Дьявол! — выругался напоследок Митька и, усевшись на пенек, стал свертывать папироску.

Мишка полез выше, все еще оправдываясь, что он никак не думал помешать. Нарочно из леса на опушку вышел.