Тропой чародея

«Где я? Что со мною?» — в отчаянии подумал Беловолод и начал испуганно шарить вокруг себя руками. У него было такое чувство, будто он провалился под глухой лед, в чёрную колюче-холодную воду. Уже не хватает воздуха, красные искры раздирают глаза, а выхода нет — голова бьется об лед и пальцы натыкаются на что-то твердое и шершавое. «Не выберусь… Не выплыву…» — резал нутро страх. Нигде не было никакой зацепки. Руки снова скользнули по чему-то твердому. Подумалось о деревьях-топляках, лежащих на черном речном дне, о сонных рыбах. Но рыбы весной оживут, круг теплого солнца засияет им через толщу воды, а человеческая плоть сделается тленом, превратится в буро-зеленую слизь, что налипает на подводные коряги и камни. И вдруг Беловолод увидел в густом мраке перед собой маленькую острую точечку света. Он рванулся к ней, ударился о что-то и открыл глаза.

— Вставай, — нетерпеливо сказал ему Лют, который сидел рядом. — Очень уж долго ты, брате, на том свете гостишь.

— Где я? — спросил Беловолод.

— В княжеском селе Берестове. Всей ратью пришли мы сюда. А ты первый раз с тех пор, как подольский бондарь стукнул тебя дубиной, посмотрел кругом разумным глазом.

— Когда же это было? — никак не мог припомнить Беловолод.

— Четыре дня назад.

— Четыре дня я лежу здесь колодой? — ужаснулся Беловолод.

— Не я же, — казалось, обиделся Лют. — Звал ты во сне какого-то Ядрейку-рыболова, я даже людей посылал в великокняжеский дворец узнать про него.

— А почему во дворец? Разве Ядрейка князь?

— А потому во дворец, что все полоцкие, менские и друцкие вертятся возле князя Всеслава, своего земляка. Все, кроме тебя, ты уже какой день лежишь, — разозлился Лют. — Однако нет там никакого Ядрейки. Говорят, вместе с полочанами в Переяслав или еще куда-то пошел.

Слушая Люта, Беловолод обеими руками держался за лоб, медленно водил из стороны в сторону головой, точно хотел таким образом избавиться от боли, И правда, немного отпустило. Беловолод встал, шатаясь, походил туда-сюда, спросил:

— А о боярышне Катере ничего не известно тебе и твоим людям?

— Ничего, — глухо сказал Лют. — Голод у нас в Берестове. Отец пошел к боярам еду просить. Еще вчера пошел. И все нет и нет.

Только сейчас Беловолод увидел, каким непомерным страданием наполнены глаза молодого язычника.

— Я не пускал его, — будто вспомнив что-то, чуть не заплакал Лют. — Разве дадут хоть крошку хлеба голодному ненасытные бояре? Но отец как с ума спятил. Я привел, кричал на меня, п Бсрсстово рать, я скорее сам умру, а накормлю людей, если же не дадут ничего, если начнут умирать с голоду дети, возьму острый нож и буду кормить их своим старческим мясом.

— А почему Белокрас не пошел к великому князю? — спросил Беловолод.

— Всеслава нет в Киеве, он сейчас против степняков воюет. Его отговаривали, но он не послушался, пошел в степь. Неужели у вас в Полоцке все такие непоседы?

— Воинственный у нас князь, — тихо проговорил Беловолод. — «Беда делает князя», — говорят наши смерды. А все потому, что поселил бог кривичей и дреговичей на широкой земной дороге. Как яблоню посадил. Каждый, кто идет мимо, хочет сорвать красное яблоко, ломая ветви.

— Ты веришь в Христа? — перебив Беловолода, вдруг спросил Лют и посмотрел ему в глаза долгам немигающим взглядом. Казалось, на дно души заглянул. — Я верю в Перуна, бога моих пращуров. Но если отец вернется, если он вернется живой и здоровый, если ему дадут хлеб, то — клянусь Перуном, Беловолод! — я склоню голову перед Христом.

Щеки у Люта вспыхнули, он жадно и прерывисто дышал, будто ему не хватало воздуха. «Какой он красивый, — вдруг подумал Беловолод. — Великое горе или великое счастье ждут его — словно огнем освещено его лицо, словно светлое облако наплывает на его синие глаза… Однако огонь-то пылает у него внутри, а такой огонь не может гореть бесконечно».

— Слышишь крики? — схватил Беловолода за руку Лют и больно сжал ее. — Это отец вернулся!

Он оттолкнул Беловолода, точно тот мешал ему, и стремглав выскочил на улицу. Беловолод как мог поспешил следом. Невеселое зрелище увидели они. Двое из четверых язычников, пошедших вчера с воеводой Белокрасом, стояли посреди шумной толпы и говорили, оборачиваясь то направо, то налево:

— Великое алкание [68] ждет нас. Бояре не дали хлеба. Горе всем нам. Придите, птицы небесные, напиться крови человеческой.

— Где воевода? — подбежал к ним Лют.

— Воевода Белокрас висит на воротах у боярина Супруна. Огненную вицу [69] войны несут нам бояре. Вскоре их рать будет здесь. Горе нам!

— Отец… — только и выдохнул Лют.

На княжеское село Берестово, где обосновались язычники, со всех сторон двинулась нешуточная сила. Были здесь конные и пешие, боярские тиуны и холопы.

Вел переемников и всю голытьбу с Подола Гришка. Даже варяга Торда, тоже язычника, умаслили, подговорили пойти на Берестово. «Уничтожим змеиный клубок, и небесная благодать сойдет на нас», — летало, вилось между теми, кто отправился на приступ. Игумен Феодосий сразу же вернулся на печерскую гору и вместе со всей своей черноризной братией денно и нощно творил святые молебны, ждал добрых вестей.