Тропой чародея

— Пусть едет, — отчего-то вздохнул, не глядя на отца, Гвай.

Боярин внимательно посмотрел на сына, сморщился, плюнул и вялой, старческой походкой подался в терем.

III

Беловолода и Ульяницу Ядрейка, как и обещал, приютил в своем жилище. Не сказать, чтобы роскошным было это жилище, не княжеским и не боярским, но они были вместе, всегда вместе, имели крышу над головой, постель. А чего еще надо влюбленным?

Жена и дети встретили Ядрейку как выходца с тога света. Жена сначала обомлела, меньший сын со страху залез в кадку. Две седмицы не было человека дома, думали, пропал совсем — Иван Огненная Рука крут на расправу, — а он, смотрите, люди добрые, снова стоит на пороге, почесывает свой круглый животик и улыбается.

— А вот и я! — весело закричал Ядрейка, оглядывая свою хатку. — Женка ли звонка, детки ли гудят? Да что ты, жена, снопом валишься? — Он зачерпнул березовым ковшом воды из дубового ведра и плеснул ей в лицо. — Мертвецов назад не носят, однако же я, слава богу, не мертвец. Я еще жив, женка, жив, и ночью ты это поймешь. Посмотри, каких я ангелов привел. То ли я их в пуще нашел, то ли они меня, и сам не пойму. А где же мои дети? Где мои грибки-боровички, лисички-сестрички?

Скоро хатка наполнилась радостью, шумом, смехом, слезами — всем тем, что после долгой разлуки снова объединяет людей, если эти люди любят друг друга. Беловолод и Ульяница смотрели на этот веселый переполох, на белоголовых ребятишек, которые дружно полезли на Ядрейку, как муравьи на согретый солнцем пенек, поглядывали на самого хозяина, совсем, казалось, потерявшего рассудок после долгой разлуки — то мяукал котом, то кукарекал петухом, не переставая счастливо тискать и обнимать своих детей.

— Ого-го! — кричал Ядрейка. — Какой я еще живой! Неси, жена, мед, неси рыбу, все, что есть!

Устроившись в Ядрейкином жилище, Беловолод пошел посмотреть город, начавший расти на том месте, где Нем ига впадает в Свислочь. Город ставили на равнине, только с северной стороны виднелась невысокая гора, поэтому меняне насыпали могучий оборонный вал. Четыре солнцеворота рубили лес, потом сосновые бревна положили в восемь накатов, засыпали землей, перемешанной с речным илом. У подножия вал был пятнадцати саженей шириной. С внутренней стороны шла еще одна полоса укреплений — сложенные из толстых бревен клети, набитые вязкой землей. Под солнцем и ветром земля эта превратилась в настоящий камень. Вторая полоса укреплений была значительно выше первой, около девяти саженей. Как подумалось Беловолоду, это делалось не только для защиты от врагов. Врагом здесь, на болотистой равнине, была еще и вода. От паводков защищались меняне, возводя этот вал.

Въездные ворота с дубовой башней были прорезаны в южной части вала. Улица Великая вела от ворот через весь детинец к деревянной церкви. Рядом с церковью лежали кучи огромных камней — и круглых, и обтесанных. Видно было по всему, что Менск собирался строить каменный храм.

На детинце деревянные строения стояли впритык одно к одному, не оставалось между ними ни пяди свободного пространства. Узкие улочки были вымощены жердями и бревнами. Повсюду белели и желтели щепки — еще недавно здесь махали топорами плотники. Много было доброй пищи для огня, для пожара, который мог заняться от любого уголька и любой искры.

Пока Беловолод бродил по городу, ему встречались мастеровые люди, купцы, бояре, но большую, часть местного люда составляли вои-дружинники, в островерхих шлемах, с красными щитами, с копьями в руках, с суровыми лицами. Менск был порубежным городом Полоцкой земли, с юга и запада сюда в любой час могли нагрянуть враги.

Беловолод заметил, что за валом почти что не было посада. Редко где лепились хатки, да и тс вросли в землю, точно боялись показаться на глаза. Здесь, на порубежье, человеку еще опасно было жить в чистом поле, кто мог, тот перебирался за городскую стену.

С напольной стороны вала возле чахлого заболоченного леска стояло мрачноватое строение — потемневший от снега и дождей дубовый поруб с каменным крестом наверху. Люди почему-то обходили это место. Беловолод заинтересовался, подошел к лестнице, прибитой к стене, залез наверх и чуть не свалился оттуда от жуткого чувства, которое охватило его. Поруб почти доверху был наполнен человеческими костями. Вповалку лежали скелеты и черепа! Большие и маленькие, детские, целые и поврежденные. «Костерня, — догадался Беловолод. — Столько людей отдало богу душу в сечах, что не хватило и рук и сил закопать их в землю». С дрожью в ногах спустился он вниз и поплелся опять к Ядрейке, дав себе зарок никогда больше не подходить к этому страшному месту.

Ульяница очень боялась, что менский поп может не обвенчать их, прикажет ей возвращаться в свою весь, туда, где живут крестные мать и отец. Но Ядрейка договорился с попом, и какое-то время спустя взволнованные Беловолод и Ульяница стали перед аналоем. Радость необыкновенная охватила их сердца. Солнце лучисто сияло над Менском, и Ульянице казалось, что это бог улыбается ей и Беловолоду из своих небесных золотых палат.