Тропой флибустьеров

Правда, затем для Голландии началась полоса неудач, а к Гвиане уже протягивали руки новые завоеватели — англичане, французы. Лишь в самом конце века голландцы все-таки сумели закрепиться на небольшой части ее территории, основав два торговых поста на реках Корантейн и Суринам. Однако вскоре один из них им пришлось оставить из-за «несговорчивости» все тех же индейцев, а второй был дотла сожжен португальцами. Зато в других частях англичане и французы сумели удержаться, поделив таким образом всю страну на три зоны влияния — английскую, французскую и голландскую.

В историческом музее в Парамарибо я долго бродил от стенда к стенду, следуя хронологии схваток за эту землю. За окнами музея, расположенного в старинном деревянном особняке, шла иная жизнь — шумная, деловая, мирная. И даже не верилось, что когда-то в этих местах охотились за индейцами, как за дикими животными, бряцали кандалы привезенных из Африки рабов, раздавались выкрики торговцев живым товаром.

Не верилось, что те же самые индейцы полностью разрушили поселение, основанное голландцами неподалеку от того самого места, где сейчас стоит столица, хотя историки связывают ее появление в 1652 году с именем английского лорда Виллоуби. Тогда это было небольшое селение из нескольких десятков неказистых домов, занятых в основном под лавки, где торговали грогом — напитком, напоминающим ром. История сохранила малозначительный, но любопытный факт: напиток этот назывался «Убей дьявола».

А потом начались скоротечные англо-голландские войны, в результате которых Суринам вновь стал владением Голландии. В метрополии был даже разработан подробный план колонизации далекой и богатой колонии, но из-за его дороговизны вначале он не был одобрен парламентом. Лишь через несколько лет первые колонисты появились в Суринаме и стали осваивать прибрежную полосу земли.

Вдоль побережья строились дамбы — традиционный в Голландии способ отвоевывания суши у воды пришелся здесь очень кстати, — а на плодородных землях посадили хлопок, табак, маис, индиго. Вначале индейцев заставили работать на этих плантациях, но строптивый дух обитателей джунглей проявился вновь: они убегали от своих хозяев и скрывались в недоступных для белых лесных дебрях. Однако повальное увлечение колонизаторов сахарным тростником заставило их задуматься о даровых рабочих руках. Так появились в Суринаме негры-рабы, привезенные, как и в другие страны этого района, из Африки.

Голландский путешественник, побывавший в конце XVIII века в Суринаме, так описывает потрясшую его воображение нечеловеческую жестокость по отношению к неграм: «Живому негру вспороли бока и в образовавшиеся отверстия всадили железные крючья с цепью, на которой его и подвесили к виселице вниз головой. Несчастный жил три дня, пытаясь ловить языком капли дождя, струившегося по его телу. Другого негра четвертовали, привязав его за руки и за ноги к хвостам четырех лошадей. Чтобы увеличить мучения несчастного, под ногти на руках и на ногах ему загнали гвозди…»

Но запугать негров казнями было невозможно. Они продолжали убегать в леса, присоединяясь там к самым первым беглецам от колонизации, которых к тому времени стали называть лесными неграми. Казалось бы, прошли века, давно забытые страницы истории Суринама должны знать лишь ученые. Однако каково же было мое удивление, когда там же, в музее, я неожиданно увидел совсем недавние фотографии лесных негров.

Значит, они и по сей день существуют? Но где и как к ним добраться? Надо искать…

По реке Коттика…

Солнце еще не встало. Не слышно и многоголосого сводного хора тысяч самых разных птиц, обычно оглашающих своим гомоном столицу. Лишь бодрствующие всю ночь цикады надрывно и монотонно сверлят тишину. Даже здесь, у реки, где нет ни одного дерева поблизости, их свиристение заглушает человеческие голоса, и я с трудом разбираю слова моего нового знакомого, Хендрика, — он по просьбе министерства иностранных дел будет сопровождать меня в поездке.

Хендрик — креол, учившийся в Голландии. Он легко и красиво говорит по-английски, по-голландски и по-французски, а также знает язык одного из африканских племен. Удивляться этому нечего: Хендрик по отцовской линии португалец, по материнской — африканский негр. Уж не знаю, каким образом, но до сих пор он поддерживает какие-то связи со своими африканскими родственниками, живущими в глуши сельвы. Они лесные негры, и к ним мы сейчас отправляемся.

Дюралевые моторки быстро одолевают ширину реки и мягко причаливают к противоположному берегу. Мы выгружаем все наше нехитрое снаряжение и, взвалив его на плечи, идем километра полтора туда, где впадает в широкую горловину залива быстрая и чистая Коттика. Здесь нас уже ждут: в широком и длинном каноэ, сплетенном из толстых стеблей какого-то дерева и укрепленном изнутри вдоль бортов толстой деревянной рейкой, сидят, мягко переваливаясь от набегающей волны с боку на бок, два человека в непонятно из чего сделанных шапочках, надвинутых по самые уши, и курят жутко пахнущие самодельные трубки.