Мгновения размазываются в секунды… Я пытаюсь закрыть дезориентированную Лиэль, в грудь которой уже устремился изогнутый меч, направленный одной из Жриц.
Узконаправленная струя пламени, будто из огнемёта, бьёт в Жрицу, на секунду сбивая ей концентрацию, но это уже неважно. Материализовав меч, отбиваю смертельный удар, оказавшись рядом.
— Сзади! — звучит запоздалый крик Кастета.
Успеваю лишь слегка закрыть телом Лиэль, а затем спину обжигает будто раскалённым железом. Чувствую вцепившиеся в меня руки, удар о землю и жуткую боль в разодранной спине.
Краем глаза замечаю корпус арахнида, который снова и снова плюёт в нас паутиной…
Откуда ты взялся, урод?
Чувство невесомости пришло одновременно со вспышкой нового портала, отправившего нас неизвестно куда…
Эпилог
Он стал героем для всех, кто знал его, — только родные не видели в нем ничего замечательного.
Старик тяжело вздохнул. Его плечи поникли, когда он услышал вдалеке звуки магического боя. Снова в этом проклятом Богами городе что-то не поделили…
Кряхтя, он попытался подняться, но затёкшие ноги не дали ему такой возможности. Пронзив острыми иглами мышцы, судорога усадила его обратно, оставив лишь сил вытянуть непослушные конечности, разгоняя кровоток, чтобы вернуть хоть какую-то подвижность больным ногам.
Слепо пошарив перед собой, он нащупал выщербленную плошку, в которой болталось пара медяков, судя по звуку. Его он научился различать хорошо за всю свою нелёгкую жизнь.
Медь болталась, издавая звонкий звук, будто колокольчики бродячих скоморохов, коим кроме меди никогда ничего не перепадало.
Если представление было как следует отрепетировано, то в подставленные помощниками полотняные шапки сыпалось изредка серебро, которое мог бросить, как скучающий горожанин, так и раздухарившийся от принятой на грудь браги крестьянин, которому потом за это расточительство проедят плешь жена и родные, когда хмель покинет многострадальную голову.
Серебро не стучало о дерево. Никогда.
Не знал такого звука старый Гамис. Не было такого, чтобы в его посудину, которая с ним прошла две войны, сыпалось серебро. В одной из войн он потерял зрение…
А золото вообще не стучало.
Золото пело.
Золото шелестело, передаваясь одинокой монетой из потных рук в такие же потные руки. Золото слегка позвякивало, когда Гамис слышал, как проезжающий высокородный поправляет пояс.
Золото звучало по-другому.
Оно буквально смердело кровью, обманом и похотью.
Золото Гамис видел только один раз, когда ему с несколькими полковыми посчастливилось первыми найти труп аристократа в захваченном замке. Срезав с тела кошель, они тогда нашли кучу меди, густо перемешанной с серебром, среди которых и были эти две золотых чешуйки.
Тогда они их разыграли.
Гамис мог только подозревать до сегодняшнего дня: обманули его тогда боевые товарищи, или действительно Боги так бросили кости, разделив золото между двумя десятниками, оставив рядовому-Гамису только жидкую горстку меди с вкраплением серебра.
Прошли годы, закончилась война, и Гамис остался на обочине.
Потеряв зрение, он пытался некоторое время удержаться, чиня бывшим товарищам конскую сбрую да одежду, пытаясь не быть нахлебником боевым товарищам.
Через пару седмиц его просто бросили на одном из привалов, отправившись дальше.
Несколько лет прошло с тех пор.
Всё забыто, всё осыпалось пеплом.
Крепко сжав в кулаке полновесную монету, которую он обнаружил в кармане, Гамис на мгновение замер. Этого просто не может быть! Робкие движения пальцем по аверсу дали понять, что нет никакой ошибки. Это — золото.
Гамис не пил спиртного уже несколько лет. Да и не за что, когда подаяния хватало только на то, чтобы не протянуть от голода ноги.
Вот и сейчас, подавив предательское желание, он двинулся вглубь проулка, всё дальше углубляясь в трущобы. Монета откочевала за щеку. Если встретит конкурентов, то всегда успеет её проглотить.
Уходя шаркающей походкой, старый Гамис не заметил, как из складок его рванья выпала смятая листовка и подхваченная ветром устремилась дальше, перекатываясь по песку.
И если бы Гамис вдруг обрёл зрение, то непременно бы разобрал мелкие буквы на пожелтевшей рыхлой бумаге: