Тропой испытаний

— В чем дело? — В голосе Луи слышалось явное беспокойство.

Я нагнулся и поднял гвоздик. Ничего особенного, гвоздик как гвоздик, вот только его острый кончик покрыт каким-то затвердевшим блестящим веществом желтовато-коричневого цвета.

— В нем. Выпал из моего сапога.

Он взял у меня гвоздик и внимательно, очень внимательно осмотрел его под лампой. Я кратко рассказал ему о своей привычке всегда вытряхивать сапоги перед тем, как надевать их, и как я, вставая с постели, наступил на него, вытряхнув его из сапога.

— Сними носок, — приказал Луи. — Надо осмотреть твою ногу.

— Я, наверное, наступил на шляпку. Если бы на острие, он проткнул бы мне стопу.

Ранки или даже царапины на подошве не оказалось. Луи еще раз внимательно рассмотрел острие гвоздика.

— Тебе крупно повезло, — мрачно заметил он. — Уверен, это яд, и предназначался тебе. Она, очевидно, подложила гвоздь в сапог, когда ты спал. Ей просто в голову не пришло, что ты его вытряхнешь.

— Мы все так делаем. Этому в горах быстро учатся.

— Полагаю, сейчас она считает, ты уже отравлен. — Он по-прежнему не отрывал глаз от гвоздика. — Мне об этих делах кое-что известно. У нас в семинарии во Франции был один профессор, изучавший растительные яды, в частности яды для стрел, использовавшиеся примитивными народами. Этот напоминает пакуру, яд, приготовленный из дерева с таким же названием. Если мне не изменяет память, от него человек начинает спотыкаться, становится неловким, как правило, теряет контроль за движениями, а затем умирает. В зависимости от полученной дозы яд действует в диапазоне от пятнадцати минут до нескольких часов, хотя обычно быстрее.

— Когда я вставал со стула, у меня подвернулась нога, и я чуть не упал. Обычная неловкость, но…

— Конечно же она подумала, что начал действовать яд. Очень хорошо! Теперь главное для тебя — исчезнуть отсюда до рассвета. Поезжай куда-нибудь подальше в горы.

— Но я приехал специально за бумагами папы!

— Ты их получишь. Сколько это займет? Час… даже меньше. А я тем временем прослежу, чтобы твои лошади были готовы. — Он бросил взгляд на гвоздик, который осторожно держал пальцами за шляпку. — Надо побыстрее от него избавиться. Надеюсь, ты не захочешь взять его с собой?.. Отвратительная штука… Убийство никогда не решает проблемы. Наоборот, создает их больше, чем на первый взгляд устраняет. Сколько раз в жизни у меня возникало желание расправиться с тем, кто мне очень досаждал, хотя, само собой разумеется, я ничего не предпринимал для осуществления его, — мы все-таки достаточно цивилизованные люди. И вместе с тем через год-другой оказывалось, что человек, которого мне страстно хотелось убить, не имел для меня никакого значения… а частенько и для всех остальных. Время лечит многие болезни. Я перестал выбрасывать старые газеты: просмотришь их несколько месяцев спустя и лучше понимаешь, что действительно важно, а что нет. Многие явления, которые, как кажется, вот-вот потрясут мир, свалят правительство, вызовут всеобщую трагедию, на поверку не более реальны, чем миражи в пустыне или дикой ночной долине: минуту-другую они бешено пляшут перед глазами, а затем рассеиваются, не оставив и следа…

Стук в дверь прервал его. На пороге стояла Софи, держа в руках так хорошо знакомую мне кожаную сумку, которую практически никогда не снимал с себя папа. Луи взял у нее сумку и передал мне.

— Вот. Мне не известно, что в ней. Я знаю только то, что он мне рассказал. Думаю, тебе необходимо прочитать все документы, но прошу тебя, топ ami, не делай ничего, не посоветовавшись прежде со мной. И с Софи.

— Софи? Мне казалось, вы не жалуете женщин.

— Да, большинство из них не жалую. Но женщин… а не женщину. Как правило, они глупые, бессмысленные существа. Софи совсем другая. Мы с ней давние друзья, и, хотя она не знает, — когда меня не станет, все это будет принадлежать ей. Софи настоящий драгоценный камень, Кирни, камень чистейшей воды. Она философ, истинный философ, понимающий и воспринимающий реальность куда рациональнее, чем я. Софи много видит, но мало говорит — редкое качество даже среди мужчин. Многие женщины в молодости ослепительно сверкают и переливаются всеми цветами радуги; так природа помогает им заманить в ловушку ничего не подозревающих мужчин. Но как только дверца захлопнулась, приманка тут же исчезает, и остается лишь скука, рутина, серость…

— Мысль, конечно, интересная, но… вы же не скажете такого о Делфине, — возразил я. — Мне кажется, приманка в ней не пропала.

Он пожал плечами.