Тропой памяти (СИ)

Здесь высшие силы заставили рассказчика прерваться, ибо разношерстная компания наконец-то ввалилась в трапезную. Высшие силы здесь представлял уже упоминавшийся дядька Сатхак, местный хаш-кхан, под началом которого Хаграр еще продолжал отбывать свое наказание на кухне. Вооружившись черпаком, бывший подмастерье гончара встал на раздаче и принялся с чудовищной скоростью шлепать дымящееся варево в подставленные миски. Народу было много, и пока вереница тарелок иссякла, прошло добрых полчаса. Наконец, с ненавистной обязанностью было покончено, и Хаграр, отшвырнув черпак в опустевший котел, схватил свою порцию и подсел к временно оставленным без внимания слушателям. При его появлении прожорливый Лугдуш Длиннный вздохнул и с сожалением отставил миску. Ранхур недоуменно хмыкнул, когда парень из Луугбурза потребовал продолжения истории с котлами. Любопытство его ощутимо болезненно пробивалось сквозь корку высокомерия, что не могло не польстить рассказчику:

— Ну вот, — с удовольствием произнес Хаграр, выдержав драматическую паузу. — Котлы на самом деле — это хрень. Вытряхнули, пошли мыть — нарочно к колодцу ближе. Лугдуш ведро вытянул, и тут я вспоминаю, что для завтрака тоже отсюда воду брали. Попробовал… и правда горькая вода, да и воняет еще к тому же.

Сидящие поблизости заоборачивались, кое-кто даже с подозрением обнюхал еду. В трапезной сделалось ощутимо тише, вполне достаточно для того, чтобы окончание истории услышало как можно больше народу.

— Ну вот, — продолжал Хаграр, постукивая палочками по краю миски. — Словом, стало нам любопытно, откуда этот привкус взялся. Сняли мы бадью, я цепью обвязался и вниз. Вдруг гляжу, а в колодце дохлый тарк плавает. Ни рожи, не кожи, почернел и надулся весь, ровно бычий пузырь, ну за три-то седмицы оно и понятно — его, видать, уже дохлого в колодец скинули нам назло, когда поняли, что города не удержать. А вот теперь, гляди-ка, всплыл… вонища такая — аж глаза лопаются…

Бам-м! Чья-то плошка с лязгом покатилась по каменному полу. Парень из столицы посерел лицом, и, зажимая рот, опрометью бросился вон. Его примеру последовали еще десять неосторожных любителей «погреть уши». Сидевший в дальнем углу дзарт-кхан Шанхур ничего не слышал, поэтому убегающих проводил непонимающим взором. Мужик он был подозрительный, не то, что некоторые, поэтому быстренько взялся составлять из обрывочных реплик цельную картину. Правда, к тому моменту, как он ее составил, призывать к порядку оказалось уже некого: зал опустел. О недавнем завтраке напоминали лишь полторы сотни нетронутых и частично съеденных порций каши, живописно расставленных и разбросанных по полу. Не теряя лица, десятник по-хозяйски оглядел бардак, сурово зыркнул на притихшую троицу, оправил ремень и строевым шагом направился на кухню, дабы всерьез побеседовать с дядькой Сатхаком о качестве его стряпни. Едва дверь за ним закрылась, Лугдуш протянул длинную повышенной когтистости лапу, сгреб несколько ближайших мисок и неторопливо принялся за уничтожение их содержимого. На его фоне стремительно орудующий палочками Хаграр напоминал беспокойную муху, жужжащую над сонным нхаром.

— Это правда? — поинтересовался степняк.

Хаграр довольно оскалил белоснежные клыки, и по примеру Лугдуша Длинного, принялся за вторую порцию завтрака.

— Ну… — не прекращая жевать, отвечал он, — насчет дохлых тарков, нет, конечно. А хотя может, и правда, я ж не дурак по колодцам лазить. А вот вода и вправду горькая и пованивает, кстати…

Лугдуш Длинный хохотнул.

— Хаграр, хорош уже, а? Я ж тебе говорил про воду. Она с самого начала такая была, если че…

— Нет там ничего, — после недолгих размышлений сообщил степняк. — Дохлятину заметили бы давно. А что вода горчит, так это ты вспомни, как город брали…

И Ранхур как ни в чем ни бывало продолжил есть.

Так называемый «штурм Осгилиата» с точки зрения тактики был, действительно, довольно странным. Штурмовые сотни день и ночь изводили защитников города непродолжительными приступами, которые прекращались, стоило появиться на стенах котлам с кипящим маслом. Самозабвенно трудились лишь лучники с обоих сторон — стрелы носились в воздухе роем смертоносных ос — однако лишь понапрасну растратили боезапас. Безотказные дальнобойные анхуры страшны в чистом поле, против стен они бесполезны. А слабенькие луки тарков так и вовсе не доплевывали стрелы до орочьих позиций. Казалось, что дело приняло идиотский оборот и идея обречена на провал. День за днем повторялось одно и то же: перестрелка, попытка штурма — отбито… И лишь когда на двенадцатый день на стенах не показалось ни единого защитника, когда ворота без малейших усилий были снесены тараном, когда иртха, наконец, оказались в городе, до конца стала ясна причина непривычной тишины.