Тропой разведчика

Шум падающего тела, сдавленное мычание, возня… Прошла еще минута. Слева опять послышался негромкий свист пичужки, ему ответили из-за куста, и впереди возникли тени Уразбахтина, Костромина, а между ними тень третьего человека — какого-то жалкого, согнувшегося. Словно тяжело раненного вели на перевязочный пункт. Такие же три тени прошли слева.

— Неужели обоих? — вырвалось у Сергея.

— Чисто! — сказал Ефремов.

Минуты три старшина слушал и, убедившись, что вокруг нет ничего подозрительного, позвал Сергея за собой и по следу Уразбахтина пополз к кусту.

Ефремов зашарил в темноте руками.

— Вырыли одиночную ячейку… Края обтерты обмундированием… Как барсучья нора. Землю унесли или бросили в болото. Крышка деревянная, к ней прикреплен дерн. Заметить трудно. Опускается и поднимается. Не ново… — Старшина зажег электрический фонарик, осветил дно ячейки. — Возьмем телефон, немцам теперь он ни к чему. Прими, Сергей, автомат, гранаты… — Луч фонарика остановился на каких-то бумажках. — Грызли галеты, курили сигареты. Звонили и кричали. По-прежнему самоуверенность и наглость… Вот и провод… — Ефремов натянул его, перерезал ножом, опять прислушался и сделал несколько шагов. — Пощупай вот здесь. Целая тропа… Как кони на водопой ходили. Просмотрел Кореньков. Если вернется, накажу его… А теперь быстрее обратно. Надо минами перепахать это место.

У траншеи их встретил разведчик Тихонов. Он доложил, что оба немца доставлены в блиндаж. Ефремов поспешил в землянку, где был телефон.

— А ты посмотри на своих «языков», — сказал он Сергею.

В блиндаже ярко горела малюсенькая электрическая лампочка. Солдаты спали, а четверо разведчиков охраняли пленных. Хоть о живом немце «давно соскучились в штабе» — это только вчера сказал командир разведотряда Кондратьев, — никто не удивлялся, не проявлял восторга по поводу крупной удачи. Зашевелился на нарах солдат, поднял голову, равнодушно сказал: «А, разведчики «языков» привели», — зевнул и опять растянулся на нарах.

Широкоплечий, высокий немец, в зеленом, местами запачканном маскхалате, тот самый, с которым Сергей вел днем молчаливый и упорный поединок, что-то говорит. По его белокурому, аккуратно подстриженному затылку чуть струится кровь. Немец не желает, чтобы к нему прикасались руки русского, зло встряхивает головой. Не обращая внимания на «капризы» пленного, Костромин захватывает его голову и накладывает на рану пластырь: разведчику совсем не хочется, чтобы немец умер или потерял сознание. Нахохлившись, вобрав голову в плечи, кивая головой с тонким хищным носом, сидит другой немец, сутулый, худощавый. Старший сержант Савченко подносит к губам пленника фляжку с водой, но немец презрительно кривит губы.

— Рассердился, — улыбнулся Савченко. — Стукнул я его крепко.

В блиндаж с немецким телефонным аппаратом под мышкой вошел Ефремов. Скульский встал, подошел к командиру и рассказал:

— Высокий, которого Анвар скрутил, — обер-ефрейтор. Он ругает солдата, обвиняет его в провале. Намеревается убежать, когда им руки развяжут. Меня хотел сбить пинком, а у Костромина велел выхватить автомат. Если бежать не удастся, приказывает солдату молчать на допросе. А если русские пытать будут, то велит говорить неправду, обманывать.

— Произнеси речь и ты, Григорий, — сказал Ефремов. — Так, чтобы они поняли. Скажи, что пытать их никто не будет, но они скажут все, что нас интересует.

— Понятно.

Скульский обратился к пленным и неторопливо заговорил на немецком языке. Иногда, подбирая нужные слова, он умолкал, морщил лоб, помогал жестами рук, но гитлеровцы хорошо понимали его. Обер-ефрейтор вобрал голову в плечи, сутулый солдат выпятил губы и уставился на говорившего. Но вот Скульский опять повернулся к старшине.

— Я сказал, что им не удастся бежать. На улице уже светло, там часовой, и он перебьет их, как зайцев. Чик, говорю, — и готово. Предупредил, чтобы они выкладывали в штабе всю правду. Тогда, говорю, покопаете у нас картошку, а после войны поедете в свою Германию. А если, говорю, обманывать будете — не придется картошку копать.

— Правильная речь, Григорий, — сказал Ефремов и обратился к Уразбахтину: — Говори, как вы?

— Ничего особенного, — сказал Уразбахтин, показывая головой на обер-ефрейтора. — Думали, что у кустов будет минная ловушка, потому задержались. Ничего не нашли. Я слева подползал, Иван — справа. Крышка была опущена. Стукнул каблуком по земле — не вылезает. Потом, слышу, все-таки приоткрыл. Озирается. Набросился, схватил немца за башку и оглушил. Иван помог вытащить. Забили в рот кляп, связали руки. Смирно парень лежал, только за ноги придерживали. Слышим, идет второй. А когда и этого схватили, приподняли своего и погнали. Хорошо пошел.

— А вы? — спросил Ефремов старшего сержанта Савченко.

— У нас еще проще, — сказал Савченко. — Выдвинулись к заграждению тихо. Нашли проход, залегли. Думали, что побежит первый, приготовились сбить его. Услышали сигнал, поняли, что Анвар с Иваном сработали чисто, и стали ждать сменщика. Солдат шел, как слон. Свалили, связали. Кусался, гад, пинался. Надавал я ему, успокоил. Потом погнали.