Тропой священного козерога, или В поисках абсолютного центра

Общим предметом соприкосновения был, в данном случае, Коран — не в смысле его содержания, а как конкретный предмет незаконной торговли. Дело в том, что после первой же поездки в Среднюю Азию я, как профессиональный самиздатчик, увидел недостатки в тамошней самиздатовской индустрии, не удовлетворявшей духовно-культурные запросы широких кругов местного населения. В частности, огромным дефицитом в те годы здесь была Книга книг ислама — священный Коран. Первоначальным намеком на эту проблематику послужила однажды случайно дошедшая до меня информация о том, что якобы в Баку том Корана стоит примерно сто рублей. Я поставил на эту тему галочку, о которой вспомнил, попав в Таджикистан. Вернувшись в Эстонию, я принялся организовывать процесс производства священной книги. Мне удалось «завербовать» девушку из гэбэшной конторы, которая имела постоянный доступ к ксероксу. Я объяснил ей, что речь идет о материалах по средневековой арабской поэзии, которые нужны ученым для практической работы. В качестве матрицы у меня была ксерокопия с двуязычного (русско-арабского) казанского издания Саблукова.

На первый раз я заказал десять «пробных шаров». Готовый продукт представлял собой кирпич форматом А4 и толщиной почти в тысячу страниц, поскольку текст был напечатан лишь с одной стороны листа. Зато — хороший крупный шрифт, огласовки, указания на паузы, орнаментальная рамка, твердый темно-малиновый переплет. Несколько тяжеловесно, зато торжественно. Первый экземпляр я подарил доктору Халиму в Верхнем Лучобе. Второй — Игнатьичу.

Игнатьич. Человек по имени Анатолий Игнатьевич, или просто Игнатьич, жил в Душанбе на улице Чапаева, в двух шагах от Центрального телеграфа, за кинотеатром «Джами», в старом одноэтажном доме розового цвета. При входе, прямо с улицы, вы попадали в темную кладовку, до потолка заполненную непонятным скарбом, а затем оказывались в большом помещении, состоявшем как бы из двух соединенных вместе комнат. Вдоль стен тянулись бесконечные ряды полок, заставленные книгами, странными гипсовыми или из иного материала фигурами — от статуэтки будды до бюста Индиры Ганди — и плотно заваленные рукописями. Оставшееся свободным пространство было увешано загадочными схемами, фотографиями йогов и объектов предположительно внеземного происхождения. На дальней стене второй комнаты, напротив входа, висел большой восточный ковер, а на нем — два скрещенных кривых клинка. Посредине этого космоса располагался стол, уставленный странной формы посудой, пиалами, пепельницами, плевательницами, подсвечниками, флаконами и прочими мистериальными аксессуарами. За столом, в свете импровизированных юпитеров, обычно восседал Игнатьич, потягивая свой знаменитый «антигрустин».

Игнатьич был самым известным в городе специалистом по йоге, магии и восточной медицине. Когда-то, в окопах Второй мировой, он получил серьезное ранение в голову и был на грани пожизненной тяжелой инвалидности. Совершенно случайно ему на глаза попалась какая-то антикварная книга про чудеса индийских факиров. Там же он прочитал про сенсационное воздействие на скрытые силы организма древней системы физических и психических упражнений, называемой «йога» (что означает на санскрите «связь», в смысле «связи с Богом» — типа латинской re-ligio). Игнатьич увидел в йоге шанс для себя и принялся грызть фундамент экзотической восточной науки, не забывая о практике. В конечном итоге ему удалось почти полностью восстановить поврежденные функции организма и даже развить новые.

Ко времени нашего знакомства Игнатьич занимался хатха — и раджа-йогой не менее четверти века и производил впечатление человека, утомленного познанием закулисных тайн мироздания. Он снисходительно иронизировал над современной наукой, говоря, что «исследования космоса с помощью телескопов подобны попыткам прослушивания процессов в недрах земли с помощью палки». Золотые слова! Еще он не без гордости демонстрировал свой перевод на русский язык труда по хатха-йоге какой-то югославской гурши, которая лично, в бикини и сетчатых колготках, демонстрировала замысловатые упражнения в прилагаемых к книге иллюстрациях. К монографии также прилагалось письмо гурши, подтверждавшее исключительные права Игнатьича на распространение русскоязычного варианта книги на всем пространстве СССР.