Тропой таёжного охотника

Обернувшись в сторону далекого костра, он крикнул. Собственный голос, раздавшийся среди снежной пустыни, показался слабым. Тогда он выстрелил три раза подряд и, повернувшись на спину, уставился в высокое небо безразличным взглядом. Лежать было удобно. По телу растекалась приятная истома. Мерцавшие над ним звезды внезапно расплылись и померкли. Нахлынул тяжелый сон.

…Очнулся Симов от резких толчков в плечо. Перед ним стоял Батыр и жарко дышал ему в лицо. Рядом на корточках сидел Рогов.

— Что случилось? — спросил он старика.

— Это тебя, паря, надо спросить. Ты где так исходился? Лицо не поморозил? Руки и ноги как? — волновался Прокоп Ильич, осматривая товарища. Симов собрался с мыслями и рассказал, что с ним произошло.

— Как же ты так? Ну можно ли в такой мороз без топора в тайгу ходить? Экий же безрассудный! Хорошо еще, что руки-ноги не обморозил. Если б не занесло тебя к моему табору — погиб бы… — говорил Рогов, помогая товарищу встать.

— Ну, вот еще, я сам, — возразил было Симов. Но, пройдя несколько шагов, он покачнулся. Ноги снова отказались идти.

На таборе Прокоп Ильич сготовил жирный чай. Он растопил в крышке походного котелка граммов сто внутреннего лосиного жира, а в кружке вскипятил воду и растворил в ней полчайной ложки «гуджиру» — самородной соды. В этот раствор влил растопленный жир и размешал его. Получилась эмульсия, напоминающая молоко, которую он вылил в котелок с горячим крепким чаем и поднес Симову. У таежных охотников этот напиток служит самым надежным средством для восстановления сил.

Через день, когда Симов окреп, он вернулся вместе с Роговым в зимовье. В избушке Прокоп Ильич разобрал котомку и достал четыре шкурки добытых им соболей. Их мягкий темный мех был с очень густой сероватой подпушью. При поперечном перегибе подпушь хорошо укладывалась на обе стороны, образуя ровный пробор. Одна из шкурок была необыкновенно пушистой, совсем темной, с редкой серебристой проседью на спинке. Шкурки были крупные, до сорока сантиметров длиной.

Шкурка соболя.

Сообразуясь с размером соболей, старик выстругал из дранок правилки и натянул на них шкурки мехом внутрь, так что ширина к длине относилась как 1 к 2. За обрядкой шкурок он рассказывал:

— За два дня добыл этих соболей, из-под собаки… Стрелял их, как белок, на деревьях. Видел еще пару, да больно светлые попались.

— Так ты на выбор? Только черных стреляешь? — осведомился Симов.

— А как же? — удивился Рогов. — Светлый две сотни стоит, а черный на тыщу рублей дороже…

— Ну и объяснил! — воскликнул Симов. — Да понимаешь ты, к чему все это приводит? Вот перебьем всех лучших, отборных соболей, а светлые останутся на племя. И будет так, что через несколько лет черных здесь днем с огнем не сыщешь…

— Сук рубишь, на котором сидишь, Прокоп! — вмешался в разговор Уваров.

— Больше того, — продолжал Симов, — урон приносишь государству. Вот на Урале тоже соболь есть, но шкуркой светлый он и, стало быть, много хуже. Чтобы улучшить уральских соболей, там черных баргузинских в тайгу выпускали.

— Все это так, — возразил Рогов. — Меня ты убедишь. А толку что? Другие все одно будут за дорогим ходить. Было б платили за соболя в среднем сот пять, тогда бы за черными никто и не гонялся.

— Со временем к тому и подойдут, — подтвердил Симов. — Охотничьи хозяйства создадут. Применят разные живоловушки и будут светлых соболей отбирать на шкурку, а черных выпускать назад в тайгу. В следующем году и мы этим займемся…

Услышав об этом, Уваров оживился и стал подробно расспрашивать о новых западнях. От Симова узнал он, что в переносных металлических живоловушках соболь ожесточенно бьется, ломает зубы и, измотавшись, замерзает. Поэтому ловить придется срубом, в котором по углам устраивают теплые каморки.

Разговор затянулся допоздна. Под конец Симов вытащил детекторный приемник, наладил его и поймал Читу. Наушники лежали в алюминиевой миске, и голос певца был слышен всем. Передавали русские народные песни. Рогов сидел против топки. Его энергичное, освещенное жаром лицо казалось отлитым из бронзы. Уваров по обыкновению, упрятал свою громоздкую фигуру в дальний угол зимовья, улегся поудобнее на нарах и, подавшись грудью к огню, слушал.

За стенами избушки шумел разгулявшийся к ночи ветер.

После концерта Симов рассказывал про Гунду.

— За Яблоновым хребтом в витимской тайге также есть река Ушмун. В среднем течении в нее впадает Гунда.

Попал я туда с местным бурятом. Бальжи Нема его звали.

До Гунды добирались на двуколке. От деревни Телембы направились на хутор Хара Туглуй. Там переехали бродом Конду и так, правым берегом доехали до отворота в падь Ушмуна. Как свернули в нее, так дорога сразу же пошла заболоченным лиственничным лесом. Сопки там невысокие, втрое ниже, чем здесь, и широко расходятся по сторонам. Низины с озерами и болотами. В кочковатых ключах двуколка наша вязла до ступиц. Лошадь много раз падала. Приходилось ее выпрягать и вытаскивать из трясины. Помучились мы тогда изрядно. Пятнадцать километров по Ушмуну ехали дольше, чем тридцать пять по Конде.