На этом массиве, который мы обследовали почти за два дня. Домра работал на совесть, хотя, или как говорил Дима, благодаря тому, что его в рваном накомарнике безжалостно жалили комары. Но еще беспощаднее комаров был Димка, который при каждой встрече с Домрой доводил его до исступления, выдумывая все новые и новые прозвища для него. То он называл его Ромео, то бедным Вертером, то «Хозе из оперы Визе». Он не уставал бросаться ему на шею, раскрыв объятия, с криком «милый, наконец, я тебя разыскала». За эти два дня, что мы были на объекте, дело у них несколько раз чуть-чуть не переходило в драку.
На утро – это было уже 7 сентября – все плыло и текло. Опустилось небо, дождь, дождь и дождь,-он начался до света и, когда мы проснулись, стеной закрыл и сопки, и долину. Мы так и остались в палатке, выйти было невозможно- дождь, сначала ровный, перешел в ливневые шквалы. Иногда казалось, что он вот-вот прекратится, облака редеют, расширяется кругозор, но новый шквал, и новая стена ливня налетала и закрывала все. С потолка закапало, пришлось вылезать и растягивать над палаткой брезент, окапывать ее.
Обычно с началом ветра дождь прекращается, но здесь было как-то не по-людски – одна дождевая волна налетала за другой – так целый день.
Под вечер я не выдержал и ушел хоть пройтись немного. Дождь шел, шел; в туманной дали были одни сопки, покрытые лесом, и дождь, дождь… Шумели лиственицы, мерно размахивая вершинами, то наклоняя, то вновь поднимая их. Ни птицы, ни зверя – все попряталось. Мох под ногой был пропитан водой, как губка. Небольшие березки, защищенные пологом леса, шумели спокойно, чуть поворачивая ветви и кланяясь ветру. На ветви лиственицы у самого ствола сидела какая-то маленькая серая птица, у нее была мокрая спинка, и она подпустила меня очень близко. Она тоже вся вымокла. На некоторых березках бросались в глаза желтые листья. Значит, уже осень.
Так было целый день – дождь, дождь и ветер. К вечеру костер поддерживать стало трудно, хотя над ним и был устроен навес, но дождь забегал то с одной стороны, то с другой, и своими косыми струями все время заливал его. В костре все шипело, и шел густой дым.
Домра как сел с утра, так и не встал до вечера. Вечером он показал мне то, что сделал. Это был эскиз клуба, который Домра скомпоновал на фоне того пейзажа, который был перед нами,- он был спроектирован на вершине увала над рекой, то есть на том месте, которое нам из лагеря было так хорошо видно.
Я долго смотрел, и чем больше смотрел, тем он мне все больше нравился. Дом был действительно хорош и красив. Агаров долго рассматривал его и, видимо с одобрением, только Дима, конечно, обругал. И у меня уже начало было просыпаться к Домре уважение, когда он опять все испортил, сказав мне тихо:
Я рад, что вам понравилось, я думаю, что и ей бы он тоже понравился. Она поняла бы эту гармонию сурового северного стиля с окружающей суровой природой.
Девятого и десятого сентября мы непрерывно идем вниз по реке. Мы доходим до ее устья, но ничего подходящего больше нет. Дальше двигаться вперед мы не имеем права.
Одиннадцатого мы повернули в сторону на восток, а двенадцатого и тринадцатого идем назад, параллельно пройденному маршруту. Четырнадцатого мы доходим до подножия хребта. Ничего нет. Пятнадцатого опять ничего.
А нам нужно еще два маленьких массива или один большой. А их нет. Опять не то военный совет, не то производственное совещание. Агаров спокойно говорит, что раз в указанном районе нет больше массивов, то в чем, собственно, может быть наша вина. Можем мы ручаться, что их нет,- конечно, можем, мы достаточно добросовестны. Нельзя обследовать массивы, которых нет. Виноват господь бог, не создавший долин в количестве, нужном нашему начальству. «А вам (это, значит, мне) нечего присваивать себе функции бога. Создайте мне тут долину, я с удовольствием ее обследую!» Опять смотрели и пересматривали карту. Опять ругались слегка.
Конечно, может быть, мне упрямиться было глупо, но неловко же возвращаться на базу с недовыполнением. Что, мы хуже других? Другие небось придут с перевыполнением…
Наше несчастье – это карта, на ней ничего не разберешь, да и район попался сильно гористый… Единственный человек из нас, который в этом районе уже бывал, это Кузьма, и он неохотно, но все же сказал, что: «Если и есть что-либо, то по нижней Соже, трам-тарарам…», «и по ее притоку Сохатому…», «а то больше нигде нет».
И мы решили идти на Сохатый.
Что делать – другого выхода нет. Лошади замучены вконец, у них все бабки на ногах порезаны о хворост и сучья. У некоторых натерты спины. А у нас тоже ни подметок, ни харчей, ни сил. Но мы все же идем опять вниз по реке, чтобы почти у устья подняться вверх по одному из притоков, который зовется Сохатым.