Тропою испытаний. Смерть меня подождет

— Не пора ли тебе, Трофим, жениться? Посмотри-ка, сколько у нас хороших девушек, — сказал я ему.

— Это не мои невесты.

— Неужели ты ещё не забыл Любку?

— Нет. Да и не хочу забывать.

Прошло несколько лет. Как-то осенью мы отдыхали с ним в Сочи. С возрастом у него всё больше росла любовь к детям. Стоило Трофиму появиться на пляже, как ребятишки окружали его. Играя с детворой, он и сам превращался в ребёнка. «Дядю Трошу» знали даже на соседних пляжах.

Как-то к Трофиму подошёл бойкий мальчонка лет четырёх в новеньких голубых трусиках и серьёзно потребовал покатать его.

— А у тебя проездной билет есть? — спросил Трофим.

— Есть, — ответил тот уверенно и исчез среди загоравшей публики.

— На, — сказал он, возвратившись, и с гордостью подал фабричную этикетку, видимо, от своих трусиков.

— Билет-то, кажется, просроченный, — пошутил Трофим. — Как тебя зовут?

— Трошка, — ответил мальчик бойко.

— Трошка? — удивился тот, и лицо его вдруг стало грустным. Овладев собой, он сказал:

— Садись! Тёзку покатаю бесплатно!

Мальчик, довольный, влез на спину Трофиму, обнял пухлыми ручонками за шею, и «конь», окружённый детворой, побежал по гальке вдоль берега. Только скакал он вяло, словно отяжелел.

А следом бежала женщина и кричала:

— Трошка… Трошка…

Трофим вдруг остановился.

— Это мама меня зовёт, — сказал мальчик, слезая с «коня» и устремляясь к матери.

Женщина и Трофим встретились взглядами, да так и замерли.

— Неужели… Любка?!

— Трошка! — воскликнула та, бросаясь к нему.

Море дохнуло прохладой. Ленивая волна пробежала по гальке. Над пляжем беззаботно кружились крикливые чайки. Трофим и Любка стояли молча, держась за руки. Они могли так много сказать друг другу, но слова словно выпали из памяти. Какой безудержный прилив счастья должен испытать человек, когда он, спустя много-много лет, после томительных страданий, встретил друга, к которому так долго хранил чувство любви и во имя которого переживал одиночество!..

Любка смотрела в открытые глаза Трофима. Она угадала всё и смело потянулась навстречу.

Над морем плыло раскалённое солнце. В потоке расплавленных лучей серебрились крылья чаек. Жаркий ветерок нехотя скользил по пляжу. Детвора расходилась.

— Здравствуйте, Люба! — сказал я, протягивая ей руку.

Она покосилась на меня и, всматриваясь, пыталась что-то вспомнить.

— Ах, это вы! Неужели с тех пор вместе?

— Да, с тех пор мы вместе.

— Нина Георгиевна, — отрекомендовалась она, и мы пожали друг другу руки. — Любка — это было не моё имя.

Мы с Трофимом занимали комнату в санатории «Ривьера».

Вечером в тот же день Нина Георгиевна пришла к нам, и сразу завязался разговор о наших встречах, о прошлом.

Передо мною была женщина лет тридцати. Те же пылкие глаза, тонкие губы и раздвоенный подбородок. На правой щеке — чуть заметный шрам, а под глазами уже наметилась сетка морщинок. Во взгляде не осталось прежней девичьей дерзости. Нина Георгиевна была одета просто, но со вкусом. С прямых плеч спадало шёлковое платье, перехваченное в талии тоненьким пояском. Обнажённые полные руки золотились от загара. Крупные локоны чёрных густых волос спускались на смуглую шею.

— Могла ли я когда-нибудь поверить, что дерзкая девчонка Любка, профессиональная преступница, полюбит людей и труд? После бегства Ермака из Баку я стала заправилой. Мне нравилось командовать мальчишками, меня боялись, слушались. Провинившихся я с наслаждением шлёпала по щекам. А теперь страшно подумать, какое терпение проявлял к нам народ и чего он только не прощал нам. А сколько раз меня щадил закон! Но всё кончилось тюрьмой. Глупая была, и там задавала концерты, да ещё с какими вариациями! Позже люди надоумили бросить всё и жить, как все живут. Из тюрьмы вышла — не знаю, куда идти. Одна. Ни к чему не приспособлена. Поступила на табачную фабрику, и опять люди приласкали меня, определили в школу для взрослых. И словно второй раз родилась. Скоро бригадиром стала, замуж за нашего же инженера вышла. Теперь, когда на душе покой, а вокруг большая интересная жизнь, жутко оглянуться на прошлое. Нет в нём ни настоящего детства, ни радости юношеских дней. Смотрю я на своего маленького Трошку и завидую…

Трофим всё свободное от процедур время проводил с нею. Перед отъездом он ходил мрачный. И вот однажды в нашей комнате я застал заплаканную Нину Георгиевну и очень расстроенного Трофима.

— Будьте вы моим судьёю, — сказал она, обращаясь ко мне, и в её голосе послышалось отчаяние. — Я люблю Трофима, но я замужем, у меня сын и больной туберкулёзом муж. Могу ли я бросить человека, который так много сделал для меня и для которого мой уход равносилен смерти? Трофим не хочет понять, что это было бы бесчеловечно.

— Пойми и ты, Нина, — перебил её Трофим, — не во имя ли большого чувства к тебе я остался одиноким? Я пронёс любовь через годы, бои, бессонные ночи. Пятнадцать лет я берёг надежду, что мы встретимся. И теперь ты взываешь к человечности. Разве я не имею права хотя бы на маленькое счастье? Впрочем, решай сама. Я не хочу выпрашивать, я ко многому привык в жизни.