Со скалы срывается одна из самок. На лету она как бы разворачивается, вытягивается во всю свою длину, принимая горизонтальное положение и, раскинув в стороны ноги, как летяга, падает в пропасть. Мы видим, как она ударяется о выступ и бесформенным комочком прилипает к белому снежнику на дне цирка.
Выскочив на вершину, бараны задержались, будто поджидая отставшую подругу. Но вдруг разделились: самки убежали дальше на запад по своему пути, рогачи же направились к Ивакскому перевалу.
И вдруг какой-то жалобный крик острой болью пронзает сердце. Снова падают камни. Видим на обрыве движущуюся точку. Это — ягнёнок.
Он спускается вниз, тревожно озирается, издаёт долгий, жалобный крик. Малыш ищет мать. Он, несомненно, видел, как она упала на снежник, и торопится к ней, всё кричит: не то зовёт, не то подаёт матери свой голос. Нам кажется, он вот-вот сорвётся с узеньких уступов, но ягнёнок проявляет чудеса ловкости, как взрослый баран, скачет, торопится вниз по прилавкам. Мы с замиранием сердца следим за ним. Вот он уже у подножья скалы, бежит по щебенистому скату цирка к снежнику.
В поле зрения бинокля теперь попадает ягнёнок вместе с самкой. Он кричит. В этом крике и протест, и тоска, и внезапный страх одиночества. Крик будит умирающую мать. Я вижу, как она приподнимается, поворачивает голову навстречу ягнёнку, тянется к нему. Какой-то неясный звук вырывается из её горла, и она падает замертво.
Ягнёнок подбегает к ней, по-звериному осторожно обнюхивает. Он не понимает, почему она не встаёт. Опять кричит, пугливо оглядывается. Наконец, решительно бодает её лбом, бьёт передними копытцами — будит и, отбегая к скалам, зовёт её с собою. Та лежит на снегу серым бугорком. Ягнёнок возвращается к ней, ещё энергичнее, ещё настойчивее будит её и снова кричит…
Мы не можем без волнения наблюдать это зрелище. Где малыш теперь утолит свой голод, кто заменит ему мать? Мы же совершенно бессильны оказать ему какую-либо помощь…
Между тем ягнёнок вдруг бросается своим следом вверх по стене цирка. Не надумал ли он догонять своих сородичей? Малыш быстро устаёт, ноги его теряют упругость, прыжки заметно сужаются Сыплются камни и, падая по снежнику, засыпают погибшую мать.
Мы стоим. Ягнёнок выбирается на верх скал. Снова слышится его крик. Теперь в нём вместе с тоскою жалоба.
Идём дальше. Тропа неожиданно сворачивает влево, подводит нас к стенкам цирка.
— Пройдём? — спрашиваю я Трофима, а сам с опаской поглядываю на карниз, на котором видны свежие следы баранов.
— Чем чёрт не шутит, авось пройдём! — отвечает он и смело шагает вперёд.
Я пропускаю за ним Кучума. Продвигаемся осторожно. Цепляемся за шероховатую поверхность каменных стен, чтобы, не дай бог, не повторить трагического прыжка, свидетелями которого мы только что были. Но карниз неожиданно выклинивается Мы останавливаемся Дальше вместо карниза торчат разрозненные выступы, прилипшие к отвесной стене, совершенно недоступные для человека. А внизу пугающая пропасть, распахнувшая свою хищную пасть.
Вспугнутые нами самки бежали именно здесь, прыгая с выступа на выступ, то вверх, то вниз с удивительной ловкостью. И совсем уж трудно представить, как это ухитрялись проделывать слабенькие ягнята!
Куда идти, к тому же надо торопиться, скоро ночь! Вижу, Трофим нацеливается обойти стену верхним карнизом.
— Как бы глупостей мы тут с тобою не наделали, — говорю ему, — может, вернёмся, обойдём эту пропасть по вершине отрога? — предлагаю я спутнику.
Но до него не доходят мои слова, он даже ленится поднять голову, чтобы взглянуть на подъём. Вижу, хватается руками за угол выступа, просовывает разорванный носок сапога в щель и начинает карабкаться вверх. Мне страшновато. Где-то в глубине сознания шевелится недоброе предчувствие…
Я вообще равнодушен к высоте, люблю лазить по скалам, но такого отчаянного скалолаза, как Трофим, я никогда нигде не встречал. Какая чертовская в нём смелость! Он свободно ходит по карнизам, даже если они шириною со ступню ноги. Он может надолго виснуть над пропастью в несколько сот метров, зацепившись пальцами за край прилавка.
Я не могу задержать его, поднимаюсь за ним. У меня под ногами путается Кучум на сворке. Можно бы отпустить его, но он мигом уйдёт за стадом баранов, и тогда сутки придётся дожидаться.
Пока что всё хорошо. Подъём в действительности сказался не таким уж опасным, как он представлялся снизу. Скоро и верх.
Я задерживаюсь отдохнуть. Трофим с ловкостью кабарги скачет с прилавка на прилавок, исчезает за изломом. Я так не могу. Иду осторожно. Жмусь к стене. Висну над сильно скошенным карнизом. В самом узком месте опасность слишком близка.
Кучум идёт легко, ни разу не натянул поводок.
Остаётся преодолеть скалу высотою в три метра. Дальше виден свободный проход к западному краю цирка.
Теперь мой черёд. Я передаю Трофиму Кучума, начинаю подниматься. Пальцы судорожно хватаются за углы гранита. Весь напрягаюсь. И тут вдруг осознаю глубину провала, физически ощущаю близость опасности. Отступаю назад, припадаю к выступу, даю успокоиться сердцу.