Тропою испытаний. Смерть меня подождет

И в самом деле, только сейчас замечаем, как забавен богатырь Пресников в своем женском уборе. Дружный хохот гремит вокруг потешной, притворно рассерженной «Марии Ивановны». Возбужденные собаки вскакивают со своих мест, осматриваются по сторонам, нюхают воздух и в недоумении присоединяют свой истошный лай к хохоту людей. Это безудержное веселье было, по-видимому, разрядкой, необходимой после недавнего нервного напряжения.

Восьмого мая, после полудня, буран ослабел, хотя поземка все еще перевеивала сугробы и из лохматых туч падал сухой иглистый снег.

Заметно посветлело вокруг и ожило. Прозвенел тонкий голосок черноголовой синицы, пикнул поползень, и где-то внизу, в ущелье, ударил пробной очередью по твердой древесине дятел. Ломкий стеклянный звон донесся со дна заледеневшего ручья. Природа пробуждалась робко, недоверчиво. Только лес шумел вольно, широко, как неутомимая река.

С гольца к лагерю спустились олени. Их скрипучие шаги мы услышали издалека, и это означало, что воздух вновь обрел звукопроницаемость — верный признак уже наступившего перелома в погоде.

К сожалению, человек узнает о таких изменениях последним: у зверей и птиц способность улавливать атмосферные изменения развита значительно лучше. Перед наступлением той или другой погоды — продолжительных дождей, бурь или солнечных дней — в воздухе распространяются невидимые признаки, по которым и догадываются обитатели тайги о предстоящих изменениях. Одним из таких признаков является и звукопроницаемость воздуха. По тому, как слышат звери и птицы свои шаги, шорох листьев, жужжание насекомых, они догадываются, что делать: искать ли убежища или выходить на кормежку. И наблюдательный человек по поведению птиц и зверей может определить, что сулит появившаяся на горизонте туча или ночной шум реки, долетающий снизу, из ущелья.

III

Куда исчезли Бойка и Кучум? Загадочная падь. Медведица с малышами. Роковая встреча. Борьба медведей.

Мы вылезли из палаток. Высоко шумел ветер, сгоняя тучи к горизонту.

— А где, Василий, собаки? Что-то их не видно, — спросил я у Мищенко.

Тот окинул быстрым взглядом стоянку, прислушался.

— Нету, куда-то удрали. Может, бараны где близко прошли, больше некому шататься в такую погоду, — ответил он.

— За баранами ушли — скоро вернутся, те не задержат, а вот ежели с другим зверем связались, тогда сегодня не жди, — говорит Лебедев.

— Пока обед варится, пробегу следом, чем черт не шутит, может, действительно держат, — засобирался Мищенко.

— Побеги, мясо нужно, продуктов не ахти сколько осталось, а работы еще много, — посоветовал Лебедев.

Вспыхнул костер, и в лагере начался новый трудовой день.

— Касьянову и Дубровскому готовить лес, утром начнем поднимать его наверх; Губченко сегодня дежурит, а остальные пойдут на седловину с дровами. До вечера времени немного остается, надо поторапливаться, — распоряжался Лебедев. — Эй, Евтушенко, нашел когда письма перечитывать! Выходи!..

После обеда цепочка людей с вязанками сушника медленно взбиралась по склону бокового гольца. Солнце, горячее, будто не здешнее, щедро грело землю. Снег казался расплавленным серебром. Горы сияли праздничной белизной. В воздухе стояла тишина, нарушаемая тяжелыми шагами поднимавшихся в гору людей.

На седловине нас встретили снежные бугры, как дюны, продолговатой формы, расположенные по направлению ветра. А там, где стояла наша палатка, возвышался заледеневший курган с нависшим козырьком. Кругом настрочили узоры куропатки. К нашему жилью забегал осторожный соболь. Он потоптался у огнища, что-то разрыл в снегу и потянул след в соседнее ущелье.

Мы не стали производить раскопки кургана, было поздно, к тому же снег настолько затвердел, что его можно было только рубить топорами. Отложили на завтра.

В лагере нас встретил Василий Николаевич.

— Медведь недалеко прошел. Здоровенный, во каких печатей надавил, — сказал он, показывая мне две сложенные ладони. — Тоже туда убежал, — и он махнул рукой на северо-запад. — Видно, к одному месту сбиваются. А главное — время самое подходящее, зверь жирный и шкура на нем добрая.

— Собаки где? — перебил я Мищенко.

— За ним ушли… Может, держат где… — продолжал он просящим тоном.

— Не время, Василий, сейчас заниматься охотой.

— Понимаю… — тянет он, поглядывая вдаль. — Но ведь продукты на исходе, а нас с каюрами одиннадцать человек, да вон каких ломовиков! На галушках много ли вынесешь груза.

— Верно, верно, Василий Николаевич, — поддерживает Пресников. — На этой работе нужно мясо, а галушки что — забава!..

И я вижу, как загорается взгляд Василия.

— Обязательно ходить надо: может, собаки держат зверя — говорит, часто моргая глазами, каюр Демидка с плоским, лунообразным лицом.

Соблазн велик, что и говорить! Свежее мясо для нас при такой физической работе было крайне необходимо. Кроме того, меня все эти дни точило любопытство: действительно ли медведи, следы которых мы видели последнее время, идут к одному месту и что их туда привлекает. В разговор вступают другие. Наконец Лебедев не выдерживает.