Тропою тайн

Элли была убеждена, что именно своим невозмутимым и спокойным видом Джорджина обязана успеху в кругу частных пациентов, не говоря уж о ее подопечных в психиатрическом отделении больницы. Впечатление покоя усиливала обстановка уютного дома Джорджины, чудесного кабинета, отделенного от гостиной раздвижной дверью. Заставленная предметами, которые Джорджина называла «своим антикварным хламом» — бронзовыми напольными лампами с рваными шелковыми абажурами, безделушками, собранными со всего света, креслами и диванами, перед камином, откуда поминутно сыпались искры на потертый восточный ковер, — эта комната с первого же раза вызвала у Элли ощущение, будто она очутилась дома.

Впрочем, на самом деле на земле не нашлось бы места, где она чувствовала бы себя как дома. «Дом там, где сердце». Эта поговорка постоянно всплывала у Элли в голове. Но если так, значит, у нее вовсе нет дома. Потому что всей душой она стремилась быть рядом с Полом, чья дверь оставалась закрытой, и с ребенком, о котором Элли тщетно мечтала.

Она невольно сжала кулаки. Почему не звонит Скайлер Саттон? Прошло уже четыре месяца, а от нее ни слуху ни духу. Элли твердила себе, что нелепо надеяться. Эта девушка наверняка давно уже выбрала кого-то другого — скорее всего милую, любящую супружескую пару, которая ни в чем не откажет ее ребенку. И все-таки…

Элли не забыла почти физического ощущения связи между ними, будто сама судьба предназначила им стать участниками этой драмы. День благодарения давно прошел, приближалось Рождество, а Элли никак не удавалось отделаться от поразительного впечатления, произведенного на нее Скайлер.

Сегодня вечером, в сочельник, Элли навестила Джорджину, как делала это последние восемь лет. Нынешнее Рождество отличалось лишь тем, что Элли предстояло провести его в одиночестве. Прежде она представляла себе Рождество так: улыбающийся Пол, елка, их малыш, неуклюже разворачивающий подарок… Ее печаль усилилась, стала такой же невыносимой, как в первые несколько зим после исчезновения Бетани.

Она надеялась, что Джорджина утешит ее, даст совет, разберется в эмоциях, захлестывающих Элли. Она понимала, что панацеи не существует и ответы на свои вопросы надо искать в себе. В конце концов, она психолог, притом неплохой. Но порой, проглатывая подкативший к горлу ком, Элли сознавала, что главное — не ответы на вопросы, а теплое плечо, на которое можно преклонить усталую голову, голос, прогоняющий душевную боль.

— Какой в этом смысл? — с горечью возразила Элли. — Разговоры мне не помогут.

Джорджина заправила серебристую прядь волос под неопрятный пучок на затылке и вздохнула:

— Пожалуй, но ведь можно попытаться. Дорогая, мне больно видеть тебя несчастной.

— Лучшее лекарство от моей болезни — муж и ребенок. — Элли сняла свой кардиган со спинки дивана.

— Иногда полумеры лучше, чем ничего, — не уступала Джорджина.

— По-твоему, мне следует прекратить надеяться? — раздраженно спросила Элли.

— Зачем рассматривать такой поступок как капитуляцию? — Джорджина пожала плечами. — Тебе никогда не приходила в голову страшная мысль: ты так упорно стремишься к одной цели, что не замечаешь ничего вокруг и отказываешься от простых житейских радостей?

В подобных утешениях Элли не нуждалась.

— Если простые житейские радости — это бесконечный медовый месяц, где нет никого, кроме меня и мужа, тогда я действительно что-то упустила.

— Дорогая, ни за что не поверю, что ты считаешь, будто Пол жаждет только сохранить земной рай супружества. Ты сама знаешь, что это не так, и оказываешь себе медвежью услугу, пренебрегая шансом, которым давным-давно пора было бы воспользоваться.

— Каким еще шансом?

— Шансом стать счастливой без ребенка.

— Почему ты решила, что я пренебрегаю этим шансом?

— Бегство от счастья зачастую становится одним из видов наказания.

— По-твоему, я наказываю себя? Думаешь, я до сих пор не простила себе того, что случилось с Бетани? Возможно. Но если ты права, значит, мне уже ничто не поможет.

— Даже другой ребенок? — В глазах Джорджины появился лукавый блеск; они засветились такой любовью и заботой, что Элли едва сдержала слезы.

— Не знаю, — честно ответила она. — Мне известно лишь одно: искать ответ на этот вопрос я не перестану никогда.

— Ну что ж… будь по-твоему. — Джорджина, никогда не настаивавшая на своем, улыбнулась, давая понять, что разговор закончен. Поднявшись, она подошла к высокому шкафу, где держала графины с кларетом и портвейном и кое-какую выпечку. — А теперь попробуй фруктовый кекс моей соседки и выпей кларета. Они сочетаются на редкость удачно — только никому не проговорись. Летиции нравится видеть, как изумляются люди, уверенные, что им предлагают нечто несъедобное.

Элли взяла из рук подруги бумажную салфетку с ломтиком кекса.

— Если ты решила откормить меня, предупреждаю сразу: бесполезно. Я уже пыталась пополнеть. Но несмотря на все усилия, так и не прибавила в весе.

— Наверное, ты ешь слишком мало. Кстати, раз уж мы заговорили об этом, какие у тебя планы на завтрашний вечер? Только не говори мне, что намерена провести Рождество в одиночестве.