Тропою волка

Сражение произошло 11 марта 1659 года. Лобанов-Ростовский бросил в бой все свои отряды и победил. Город снова оказался под властью московского царя. Но вновь ненадолго. В итоге ожесточенных штурмов Мстиславль стоял почти полностью разрушенным, а оставшихся его жителей литвины, жалеючи, называли недосеками.

Тем временем пришли обнадеживающие новости: 28 июня 1659 года под русским Конотопом потерпела сокрушительное поражение армия «забойцы литвинов» князя Трубецкого. Убиты московские князья Семен Пожарский и Семен Львов, стольник Бутурлин, погибло около восьмидесяти московских дворян и две тысячи донских казаков, воевавших за царя, и более семи тысяч простых ратников… Русские казаки Ивана Вы-говского совместно с крымскими татарами налетели на московскую двадцатишеститысячную армию, осаждавшую Ко-нотоп, нанесли ей большой урон, затем изобразили бегство, заманив в засаду, и наголову разгромили. В плен к казакам попало около пяти тысяч московских ратников. Отборные силы Трубецкого были полностью уничтожены. Почти весь пал рейтарский полк Анца Георга фон Штробеля — более тысячи солдат. Уцелевшая половина царского войска разрозненными группами, отбиваясь от непрекращающихся атак казаков и татар, спешно отступила от Конотопа в Путивль. Вы-говский тоже понес значительные потери — около четырех тысяч казаков и почти шесть тысяч татар, — но пиррова победа была все же победой. Весть о победном сражении воодушевила весь русский народ: русин и литвин — и шокировала московитов. В Московском государстве началась паника. В Москву потянулись жители окраин Московии, боясь нападения казаков Руси. Прошел слух, что сам царь бежал за Волгу. Некоторые москвичи садились на телеги и также бежали в сторону великой булгарской реки, крича, что казаки уже у стен Москвы. Царь же никуда не бежал, но страху натерпелся не меньше. В Кремле Алексей Михайлович с кулаками набросился на Никона, отношения с которым и так изрядно испортились за последние пару лет.

— Это из-за тебя, мордовская морда, я пошел войной на Швецию вместе с ляхами! Вот и получил врага в виде казаков и крымчан! Что, не нравится?! — он хватал за бороду Никона и с силой бил патриарха кулаком в лицо. — На! Получи, живодер! Патриарх, мать твою! Мало тебя, видать, мачеха порола! Еще надо бы! Крови ему захотелось! Вот тебе кровь! — кричал, выпучив глаза, царь, глядя, как кровь течет из разбитого носа Никона. — Скоро по твоей милости кровь по всей Москве будет! А ты первый будешь у меня в крови висеть на дыбе! Все! Нет у меня патриарха больше! Лишаю тебя архиерейства и священства лишаю! — и царь хватал патриаршую шапку Никона, бросал на пол и пинал ее ногами со слезами на глазах, а драгоценные каменья разлетались по полу в стороны. Челядь испуганно жалась по разукрашенным литвинскими мастерами углам дворца. Истерики и раньше случались с царем, но чтобы такие! Чтобы бить патриарха?!

Слуги стали успокаивать царя, поднося ему квасу в золотом ковшике. Тот отшвырнул ковш в сторону и бросился к себе в хоромы…

— Ничего, — утирал разбитый нос Никон большим платком, заботливо протянутым испуганными девками, — еще прощения попросит. Не раз такое уже случалось…

Такое, чтобы царь прощения просил и раскаивался, в самом деле случалось, но только не в этот раз. Отношения царя и патриарха разбились вдребезги окончательно. Алексей Михайлович более чем твердо решил: не быть в Москве Никону больше никогда. Теперь царь твердо себя убедил, что источник всех его бед и провалов — патриарх, толкнувший его, светлого царя, на войну и со Швецией, и с Речью Посполитой, и с Русью, и с Крымом. Так он для себя и решил.

Через час после сеанса кровопускания Алексей Михайлович чуть успокоился, приказал выводить людей на постройку земляных валов вокруг Москвы, а священнослужителям готовить Собор по делу о патриархе. Работы по устройству валов закипели, сам же царь, по просьбе воевод, чтобы опровергнуть слухи о своем бегстве за Волгу и поддержать дух подданных, лично наблюдал за ходом работ, окруженный плотной охраной. На царе был черный, почти монашеский, наряд.

Осенью московские послы по приказу царя уже в прямом смысле «метали бисер» перед шведами, одаривая их мехами, жемчугом, беличьими и соболиными шубами, доспехами, медом, воском да шелками булгарскими, булатными саблями с декорированными жемчугом и бриллиантами ножнами, скакунов даруя редких арабских, серебряные и золотые блюда с кубками… Подарили даже островерхий шелом Ивана IV Ужасного с надписями по-арабски и по-русски. Уговаривали заключить мир. Шведы дары принимали, но жестко требовали вернуть захваченные эстляндские города, выплатить контрибуцию за разорение инфлянтских поселений и восстановить довоенные границы, а при других условиях ни на какой мир не шли. Царь, как обычно, торговался, но понимал, что придется принять условия Швеции.