Тропою волка

— Мы, сенаторы и все станы ВКЛ, обещаем и даем присягу от нашего имени и имени наших потомков сохранить верность Его Величеству королю Швеции как великому князю литовскому и пану нашему во всех делах, — зачитал гетман громко текст Унии. Король Швеции объявлялся королем ВКЛ. Объединялись армии Литвы и Швеции и обязывались вместе действовать против Польши и Московии. Король обещал соблюдать равенство сторон в новом союзе: «Народ будет равен народу, сенат сенату и рыцари рыцарям…» Янушу Радзивиллу торжественно вручают шведский орден Иисуса от имени Карла X Густава. Подписало же унию пятьсот пятьдесят шляхтичей из всех поветов Княжества. Свои подписи поставили Винцент Гонсевский, жмайтский бискуп Петр Парчевский, виленский бискуп Юрий Тышкевич…

Однако, как стало известно, некоторые литвинские шляхтичи-католики, стоявшие обозом под Гродно, отказались признавать Унию, оставшись на стороне Яна Казимира. Не подписал документа и жмайтский староста Глебович, а также полевой писарь Станкевич.

Кмитич вертел головой, ища в тесном переполненном людьми зале дворца Алесю. «Неужели не приехала?» — волнуясь, думал он…

— Лаба диена! — кто-то поздоровался по-жмайтски за спиной Кмитича милым девичьим голоском. Полковник быстро оглянулся, узнав этот голос. Узнал бы его из сотен тысяч голосов!

— Алеся! — он подскочил и едва сдержался, чтобы не стиснуть девушку в обьятиях. Он крепко-крепко схватил ее руки, сжал в своих сильных теплых пальцах, пожирая взглядом, смотрел ей в глаза. Оба смеялись. Это был смех радости от долгожданной встречи.

— Ты изменился, — сказала пани Биллевич, счастливо улыбаясь, — твой костюм!

— Плевать! Не до костюмов с туфлями на красном каблуке! — Кмитич на этот раз был в своем привычном литвинском камзоле, меховой шапке с ястребиными перьями и уже не смотрелся, как в Вильне, светским франтом. Алеся же вновь надела платье, в котором была в Вильне — это был ее лучший наряд.

— Таким ты мне нравишься даже больше! — говорила Алеся Кмитичу, гладя его по плечам светло-коричневого камзола, и ее таза светились счастьем. — Я только что из Россиен. И прямо сюда! Вильно! О, это ужасно! Но как ты думаешь, что-то изменится?

— Конечно! Теперь мы выбьем их из города! Сейчас в казне гетмана грошей больше, чем даже перед войной. Присылают люди. Партизаны отнимают деньги у московитян и тоже шлют гетману. Представляешь, какой-то командир повстанцев, войт Евлев, кажется, прислал целую казну для найма войска числом в тысяч пять солдат, да еще пленного воеводу Ивана Пушкина в придачу! Ну, а как там у вас, в Россиенах? Что говорят люди о всей этой бадье?

— Что? — Алеся, улыбаясь, глядела в глаза Кмитичу. Она словно думала о чем-то своем и даже не слушала его. — Ах, что говорят? Ничего толком не говорят! Городишко у нас маленький, какая разница, что говорят! Говорят: «Miszka su Lokiu abu du tokiu», что значит: «Что те, что другие — один черт», или дословно: «Локис и медведь — одно и тоже».

— А что за локис? — спросил Кмитич.

— Ну, мишка у жмайтов значит бурый медведь, а локис — черный медведь. Но таких уже не водится в Жмайтии. Одно время только здесь локис и обитал. Локисы были больше бурого медведя, темнее окрасом и, говорят, более хищные, могли на человека нападать, тогда как бурый медведь человека избегает всегда. Вот его, локиса, и истребили перестаравшиеся жмайтские охотники. Теперь локиса можно увидеть лишь на гербе Жмайтии. И поговорка тоже сохранилась. Ее часто говорят в тех случаях, когда мы произносим: «Два сапога — пара», ведь локис такой же, в принципе, медведь был, что и бурый мишка.

— Понятно. Значит, для местных мы и шведы одним миром мазаны?

— Выходит, что так.

— Ну, и пусть, раз так. Прав был Януш, говоря, что жмай-там все равно. А что там за шум?

В углу зала раздавались громкие голоса, испуганно вскрикивали женщины…

На этот раз на подписании Унии присутствовали не только представители Литвы и Швеции, были и люди от Хмельницкого. Приехал Иван Володыевский, заявивший, что Русь также желает присоединиться к Унии со Швецией. Были, однако, и те русские из Укрании, кому здесь не очень были рады. Особенно не рад был Иван Володыевский своему кузену Юрию Володыевскому, католику и рьяному защитнику короля Польши и Речи Посполитой.

— Это же сущая измена королю Речи Посполитой! — возмущался Юрий Володыевский, а его православный родственник ему возражал: