Тропою волка

Даже делая вид, что вышел с честью из этого боя, в отчете царю Хованский не смог скрыть отчаянья полного поражения: «…и учал быть бой жестокий… неприятельские люди стали наступать на… ратных пеших людей… чтобы их разорвать и побить, и… пешие люди… стали твердо и не уступили неприятелю места, бились, не щадя голов своих; и мы, взяв гусар и что было с нами всяких чинов твоих ратных людей, скочи-ли на польских людей… и польских людей сорвали и пешим людям вспоможенье учинили». Все это означало, что с трудом и с большими потерями отбиваясь от очередных атак, Хованский в спешке, едва не угодив в плен, переправился по мосту, чтобы укрыть в Полоцке жалкие остатки своей армии. Он писал письмо царю и понимал: все кончено. Если после Полон-ки у Хованского еще оставалась надежда на успех, то сейчас все это развеялось, как дым. Московский воевода точно знал: царь больше не даст подкрепления, ибо нет его, а это означает, что и он, Иван Хованский, ничем не сможет помочь царскому князю Даниилу Мышецкому в Вильне, куда уже подошли литвинские войска и повстанцы, чтобы отбить свою столицу. Шел к Вильне со своими шестью сотнями драгун и рейтар Богуслав Радзивилл, имея личное распоряжение короля Яна Казимира возглавить штурм Виленского замка.

Через несколько дней после громкой победы под Кушли-ковыми горами среди празднующих литвинских войск появился сам Ян Казимир, который, как оказалось, уже почти неделю был в Глубоком. Радостные конфедераты встретили короля гимном «Магутный Божа» и салютом из пушек. Жаромский, Чарнецкий, Кмитич и Хвелинский, другие офицеры поочередно подходили к монарху и бросали к его ботфортам штандарты и татарские бунчуки — всего более ста тридцати штук. Ян Казимир, прослезившись, целовал победителей.

— Дзякуй вам! — говорил по-русски растроганный король. — Не мне, но Отечеству всему нашему подарок преподнесли! Это есть начало нашей победы над армией царя! Начало освобождения всей страны от захватчиков!

Затем к королю подвели и многочисленных пленных офицеров. Среди них был и сын Хованского Петр с перевязанными рукой и головой, а также еще восемь полковников и более сотни командиров рангом пониже. Также литвины захватили весь московский обоз с боеприпасами и чудотворной иконой, коя не помогла захватчикам. Показали королю и всю захваченную артиллерию московского князя. А в это время разгром отступающих разрозненных отрядов Хованского довершали литвинские крестьяне. Они, собираясь в группы, примыкая к местным партизанским отрядам, гнали и добивали кучки ненавистных захватчиков, мстя за грабежи и разорения своих весок. Хищника загнали в клетку. Месть у Хованского не получилась — ему самому отомстили за все. Впереди московского князя ожидали еще новые поражения, но главный свой бой он уже проиграл. Проведя в Полоцке спешный смотр своих разбитых войск, Хованский отступил в Великие Луки, оставив в городе небольшой гарнизон, которому не суждено уж было удержать город.

* * *

В сердце Алексея Михайловича Романова царила настоящая паника. Ранее он бы обо всем посовещался с Никоном и послушался его советов, но не было больше патриарха в стенах кремлевских, не было и нужных мыслей в голове царя. Тогда 10 ноября государь Московии созвал Думу, чтобы совещаться с боярами, какой дорогою и с какими силами идти навстречу такому сильному неприятелю как король Речи Посполитой и русские казаки с крымскими татарами. Из наиболее авторитетных подданных пришли Федор Михайлович Ртищев, еще с отроческих лет царский постельничий, общавшийся с царем на короткой ноге, а ныне окольничий, царского дворца дворецкий и управляющий всем монетным делом, а также окольничий Богдан Хитров и князь Юрий Иванович Ромодановский, ровесник и родственник царя в третьем колене по бабке с материнской стороны. С этим князем, отличающимся более силою легкого остроумия, нежели разумностью суждений, Алексей часто беседовал по-приятельски не как царь, а как просто друг.

Однако сам Ромодановский предпочитал держаться от такого дружка на расстоянии, зная его переменчивый нрав. Пришел и тесть царя, Илья Данилович Милославский, впрочем, не пользующийся из-за своего безродного бедного происхождения никаким уважением у Алексея. Старец, тем не менее, важно уселся рядом с государем, выпятив свою светло-голубую от седины бороденку. Едва выслушав горестные новости о разгроме Хованского, Илья, шурша длинными одеждами, вдруг встал и, откашлявшись, скрипучим, но громким голосом произнес:

— Государь, поставь меня воеводой твоих полков, и я пленю и приведу к тебе польского короля!