Тропою волка

17-го мая царь Московии Алексей Михайлович Романов наконец-то решился официально объявить войну Швеции, о чем даже слышать не хотел еще полгода назад. Теперь же удивленным послам Швеции было заявлено, что мир между Московией и Стокгольмом нарушен шведами. Сей скандинавской стране приходилось теперь воевать на два фронта: и против поляков, и против московитов. Главной же причиной «нарушения» мира царь назвал… неправильный свой титул в постоянных обращениях шведских послов к нему, светлейшему из светлейших. В Швеции не сразу поняли, шутит ли царь или нет. Однако царю было не до шуток. Алексей Михайлович громогласно заявил, что он выступает «на недруга своего, на шведского короля мстить неправды его». Текст этого стандартного заявления, кажется, был полностью списан с ультиматума в момент объявления войны польскому королю «за неправды его». Часть речного флота, строящегося на верфях Смоленщины для переброски войск к шведским территориям, была уже готова. Московские рати начали погрузку и отправку войск на северо-запад. Огромная армия под командованием Петра Потемкина выступила к Финскому заливу при поддержке донских казаков, о найме которых позаботился патриарх Никон, благословив их на войну.

* * *

В связи с появлением на театре военных действий нового врага в лице Фредерика Вильхельма Чарнецкий, Сапега и Любомирский срочно созвали совет. На него явился и Михал.

— Я и пан Любомирский пойдем на брандербуржцев, — заявил Чарнецкий, стоя над столом с развернутой картой, — а пан Сапега продолжит осаду лагеря Карла. Згодны, панове?

Все согласно кивнули головами. Лишь один Михал выступил вперед:

— Хм, — он смущенно тер подбородок, — коль уж я полковник его королевского величества, то разрешите и я выскажу свое мнение. У Карла почти десять тысяч солдат. У нас с Са-пегой — восемь. Мы все рискуем, оставляя меньшее число воинов при Карле Густаве. Как раз было бы целесообразней выставить против Карла пана Любомирского и вас, пан Чарнецкий. Ну, а я с Сапегой пошел бы на немцев. У тех, кажется, не более пяти тысяч. Наш восьмитысячный корпус с ними справится.

Все вопросительно переглянулись, считая, что логика в словах молодого полковника есть, но Чарнецкий несколько нервно поглаживал пальцами свою огромную бороду. Он был явно против, чтобы его исправлял двадцатилетний юноша, пусть он и Радзивилл, пусть и полковник его королевского величества.

— Нет, — замахал коротко стриженной головой Чарнецкий, — как я сказал, так и сделаем. Это будет лучше. Мы не знаем точного количества войск у немцев.

Михал пожал плечами. Он не мог при всех и при Сапеге сказать честно, что осторожный Сапега не соперник решительному Карлу даже при равенстве сил, ну а при меньшинстве — поражение обеспечено. Шведский король смог бы разбить Великого гетмана и с тремя тысячами своих солдат. Но… приказ есть приказ.

Сомнения Михала очень скоро оправдались. Карл, дав отвлекающий бой, где литвины понесли поражение, стремительным маршем переправился через Сан и ушел в сторону Варшавы. Михал оказался прав, Чарнецкий — нет, а Сапега посрамлен вновь. В оправдание русскому воеводе пошло лишь то, что он встретил-таки войско Фредерика Вильхельма и нанес ему поражение. Затем Чарнецкий пошел в Пруссию, Лю-бомирский отправился к Торуни, а Сапега с Михалом под развернутыми знаменами, под бой барабанов и литавр двинулись к польской столице по варшавскому тракту, окруженному густыми лесами. По дороге к ним примыкали все новые и новые хоругви и ополчения. Войско выросло до 12 ООО человек одних лишь солдат, не считая гражданских добровольцев.

Подходил к концу первый месяц лета. Литвинско-польские войска сгрудились вокруг Варшавы. Михал впервые увидел столицу после 1648 года. Сейчас, однако, эта был вовсе не тот праздничный нарядный город. Варшавалредставляла из себя грозную твердь, ощетинившуюся черными зевами пушек всех калибров. Защищал Варшаву гарнизон в пять тысяч опытных немецких, чешских и союзных альянсу польских солдат с частью шведских. Командовал гарнизоном немецкий фельдмаршал Виттенберг.