Тропою волка

— Так ведь при чем тут жмайты! Их тут николи не было! До Жмайтии от нас все же далековато. Тут ятвяги жили. Вся веска ятвяжская была. Когда я еще девчинкой была, то бабка моя и мати моя как свару затеют, так по-ятвяжски начинают друг с дружкой лаяться. Да почти по всей Литве в былые времена люди по-ятвяжски говорили, пока на рутенский язык не перешли. И вот моя мати с бабкой и корову гамыткой назовут, и молоко глемом, и хлопца буяком, и дивчину буячкой. («Точно, — подумал при этом Кмитич, — не жмайтские слова».) А язык ятвягов все же отличался от жмайтского. Ближе к ру-тенскому, то бишь русинско-литовскому был. Потому и пропал нынче. Но я вот кое-что еще помню. Да и есть в наших Войшелкунах пару дедов, что также еще помнят ятвяжский. Так вот, веску в былое время не зря волчьей называли. Говорят, тут волколаки и жили, люди-волки.

Лоб Кмитича похолодел. Он вновь вспомнил замок деда, но главное, что то же самое рассказывала про деда его же собственная жена, бабушка Кмитича. И про загадочную встречу еще юной бабушки с Филоном на поляне вспомнил Кмитич. Вспомнил он и то, как Филон при большой опасности мог время остановить. Ну точно как замерло время в тихих Лынтупах и на круглом озере Ильгинии. Стало полковнику как-то жутко от всего этого. Баба Мария при слабом свете огня в очаге казалась сама ведьмой в этой заброшенной в лесной глуши деревеньке…

Расспросил Кмитич бабу Марию и про тихое круглое озеро.

— Добре, что хутенько оттуда уехали, — сказала старушка, — правду кажут, там привид утопшей паненки белесый бродит…

Кмитич молча поднес к губам глиняную кружку, глотнул бабушкиной горелки, которую она сама называла жандовкой, поморщился, поставил кружку обратно. Подумал: «Ну и в места меня леший занес! Нет ничего удивительного, что москов-цы отсюда бежали без оглядки».

— А кто здесь ваш пан? — спросил Кмитич, больше для того, чтобы убедиться в том, что находится не в загробном мире, не в сказочном бору, а все еще в республике народной Литвы.

— Пан Андрушевич-Биллевич. Я вот что думаю. Все это потому, что Андрушевич из Биллевичей, а их герб — «Могила»! — баба Мария вновь подняла палец, сделав страшные глаза.

«Могила»? Кмитич аж вздрогнул. Он узнал семейный герб Алеси.

— Думаете, бабушка, дело в гербе? — спросил Кмитич старушку, хотя ответ на этот вопрос должен был знать он сам. Или Алеся.

— Верно, пан, герб очень странный. И никто у Биллевичей даже не знает, откуда он пошел.

— Ну а вам, бабуся, откуда это известно?

— Андрушевича не раз спрашивали, но и он не ведает. Еще его отец пытался как-то поменять герб, считая, что в нем проклятие рода. Но сколько ни пытался, все равно герб оставался такой, какой был.

«Вот и Александра осталась одна, может, из-за проклятия рода? — думал Кмитич. — Ведь и суженый ее первый погиб. Может, и мне не стоит соваться к Биллевичам, раз уж там такая ворожба идет? — рассуждал сам с собой Кмитич. — Нет! Чушь все это! Как я только мог такое вообще подумать! Мы с ней женаты, и ничто нас более не разлучит! Что за мысли лезут мне в голову в здешних местах?!»

— А партизаны у вас есть? — спросил Кмитич, чтобы сменить тему разговора. Но баба Мария ничего про партизан не слышала.

Утром отряд покинул дремучую веску с ее волколака-ми, призраками и огненными змеями, держа путь на восток, к партизанам, подальше от мистики и загадочных локисов.

Глава 18 Охота на Кмитича

Отряд Кмитича на пути к Друцку миновал много весок, три из которых можно было назвать бывшими — ни единой живой души, лишь печки возвышались над пепелищем, да груды камней и кирпичей на месте взорванных храмов. В остальных весках захватчиков не оказалось — либо не дошли, либо бежали под ударами повстанцев. Не оказалось московитов в Мяделе, Будславе, Бобре и Крупках. И лишь одну деревню пришлось обойти — там стоял гарнизон с пушками и стрельцами, а вот сразу из двух других весок московских ратников выбили и прогнали партизаны некоего Багрова. Однажды люди Кмитича видели и «визитную карточку» самого Багрова — трех повешенных стрелецких сотников и двух казаков. На одном из них висела деревянная табличка с аккуратно выведенными черной краской буквами: «Приговорены полковником Багровым к смертной казни за убийство и раз-бой на территории чужого государства».

— Большой отряд у Багрова? — спрашивал Кмитич у местных.

— Да поболе вашего будет. Не одна сотня, — отвечали селяне, — вроде, человек триста, а может, четыреста.

— И куда он пошел?

— Говорили, что пойдут на Борисов.

— Сам Багров говорил?

— Не! Его самого мы не бачили!

— На Борисов?! — Кмитич присвистнул от удивления. — Так это надо целую армию иметь, чтобы отбить Борисов! Может, у него не четыреста, а много тысяч человек?

— Нет, — отвечали знающие люди, — не тысяч, но несколько сотен будет.

— Смелый парень этот Багров! — усмехался Кмитич, сдвигая на затылок шапку. — Слышь, Полешук! Мне этот партизан определенно нравится! Нужно его найти.