Тропы «Уральского следопыта»

«На какой они сейчас высоте? Крылов, наверное, знает, но как его спросить? И так все время косится и кружится вокруг — того и гляди уберет с пульта. Тем более сейчас, когда у него «на шее» сам начальник управления Ивановский. И еще куча начальства — все приехали. А что толку? Лучше бы давили на ЦДС, чем на него…»

Щелчок тумблером…

— Тюмень? Привет коллега! Там к тебе приближается 75410. На двух идут. Знаешь?

— Знаю, приказано принять по особой. А что?

— Связи пока нет?

— Что ты! Он еще за Тобольском.

— А тобольский РД докладывал?

— Не взял еще, васюганский пока ведет. Все?

Виталий понял: уже перебрал время.

— Все. Как войдет в твою зону — сообщи…

Вернул тумблер на место и повернул голову. Рядом стоял Крылов.

— Сейчас Ивановский разговаривал с Москвой, — сказал Крылов. — ЦДС решило в случае чего дать команду на запуск выключенных моторов.

— Они же сгорели!

— Да нет, кажется. Если бы сгорели… Что они там, в ЦДС, сумасшедшие, запускать сгоревшие? Слушай, не подменить тебя?

— Зачем? Я — в порядке. — Виталий схватил с пульта пачку сигарет, вырвал зубами одну, щелкнул зажигалкой и протянул пачку Крылову — все в одно мгновение: — Берите!

— Ты как фокусник, — сказал Крылов, вытаскивая сигарету. Размял, прикурил от зажигалки Виталия и указал на селектор: — С Тюменью выяснил? Где они?

— Пока в зоне Васюгана.

— Понятно… Я ведь летал с твоим отцом. Давно еще, во время войны. На «пешке»[20] летали, он был у меня радистом. Потом, после демобилизации, летали с ним на Ли-2. А потом нас с ним списали на землю.

— Это я знаю, — ответил Виталий. — Вы неудачно сели.

— Ага, — качнул головой Крылов. — Сажал-то машину я, а время тогда было другое — не чета нынешнему. Сейчас, глядишь, выкатился при посадке за полосу — прокол в свидетельстве, выговор, талон вырежут, премии лишат. Это сейчас самолетов больше, чем летчиков. А тогда — каждая машина на учете. Выставили нас с Геннадием Осиповичем с работы — куда податься? Меня, как командира, взяли в диспетчеры, а ему куда? Вот и удивил всех: в тридцать три года — курсантом в училище! На штурмана…

— А нас он еще сильнее удивил, — рассмеялся Виталий нервным, каким-то всхлипывающим смехом я уткнулся в экран локатора. — Вдруг видим — засел за учебники. Мать говорит: «Тебе уже сорок три. Опять в курсанты?» — «Опять», — отвечает. «Да над тобой все мальчишки смеются — сколько можно в учениках?» — говорит мать. «А на меня, — отвечает он ей по-одесски, — лишь бы авиация не смеялась…»

— Это когда он на первый класс готовился? — спросил Крылов.

— На первый…

— Да-а… И нас он, признаться, удивил. А сдал! Утер нос молодым — первый в отряде штурман первого класса! И вот надо же — последний полет, — сказал Крылов.

— Как последний?! — резко повернулся Виталий к Крылову. — Он же летит! Они долетят, я разговаривал с Тюменью! — сорвался он на крик.

— Ты чего? — повысил голос Крылов. — А ну, иди проветрись! — приказал он, встал за его стулом, рассматривая и запоминая «картинку» на экране локатора: — Принял!

— Сдал, — мгновенно сникнув, ответил Виталий и поднялся со стула.

— Стой! — приказал Крылов. — Ты меня не понял. Конечно, они долетят, я же тебе русским языком объяснил, что Москва распорядилась запустить остановленные моторы. А ты не знаешь разве, что у отца это последний полет? Не знаешь о его рапорте?

— Какой рапорт? — нахмурился Виталий.

— Чудеса в решете! Хотя на Геннадия это похоже — молчун.

— Какой рапорт? — повторил Виталий.

— Только что сам узнал от командира отряда, — оторвался Крылов от экрана локатора. — Перед полетом, оказывается, он написал рапорт об отставке. Отлетался, на пенсию.

Виталий стоял окаменевший: отец на пенсию? Не может быть, мама бы знала… Ночей не спит, когда он в воздухе!»

— Правда? — обрадовался он. — Вы меня не разыгрываете?

— Здравствуйте, я ваша бабушка, — усмехнулся Крылов. — Вон командир отряда — сам расспроси.

23 часа 41 мин.

Пилотская самолета № 75410

Уже час они летели на двух двигателях. Ныли от напряжения руки и ноги. Но командир чувствовал, видел: все, включая даже Димку Киселева («Вот бог наградил механиком! Зеленеет на высоте, как стюардесса-практикантка…»), пришли в норму и ведут себя так, как будто ничего не случилось.

«Конечно, когда движки загорелись — это тебе не тренажер, — рассуждал Селезнев. — Железных пилотов нет. А тем более когда за твоей спиной — люди! Но важно, что даже Димка не спасовал. Молодцы! Теперь только не давать им времени на всякие там мысли. Работать! Когда человек работает, все в норме».

И он без устали тормошил их: «Димка, какой расход керосина?… Невьяныч, дай-ка еще раз глянуть на «метео»… Сударь! Что у тебя там с обледенением? Не началось?…»

— Осипыч, — нажал он на кнопку переговорного устройства — обернуться не мог, взгляд сосредоточен на приборах. — Осипыч, тут ведь где-то у нефтяников есть зимние полосы — грузовые «антоны» сюда, к геологам, летают. Может, еще не растаяли полосы?

Штурман ответил тоже по переговорному устройству.

— А кто тебя там ждет? И ты ведь не буровые станки везешь, а людей.