Тропы вечных тем: проза поэта

Мыкался, мыкался человек и наконец наступил на то место, где было потише. Оно находилось около входной двери, между двумя настенными выступами. Там он стоял, замерев. Стоило сдвинуться на полступни, как глухой шум резко усиливался и забивал уши. Долго стоять в одной точке было невозможно. А что, если у соседей в квартире никого нет и весь этот шум ему только кажется? Его нервы так истощены! Вот какие мысли заскакивали в его голову. Он затыкал уши клочками ваты, но шум проникал через вату. Нужно было решительно чем-нибудь отвлечься. Он раскрыл Новый завет и прочёл: «Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие перед Богом». Апостол Павел есть Апостол Павел, он знает больше, чем говорит. Но шум наверху продолжался по-прежнему, и Алексей Петрович отложил Новый завет, взял было Аристотеля, но вспомнил его изречение: «Пьянство есть добровольное сумасшествие» — и тоже отложил в сторону. Аристотель знает меньше, чем говорит. Алексей Петрович поискал глазами по книжным корешкам, вспомнил строку поэта: «Девушка пела в церковном хоре» — и мрачно усмехнулся. Такая же девушка поёт на кухне пошлую дребедень. Вообще девушка не должна петь в церковном хоре. Она ведь поёт чувственно. На то она и девушка. По-ангельски чист только голос девочки-подростка, не достигшей половой зрелости. Лишь она может петь божественное. В его квартире хранилась стопа долгоиграющих пластинок с записью старинной музыки, на одной записано ангельское пение девочки. Он захотел послушать божественное пение, может быть, оно отвлекло бы его от шума наверху, но вспомнил, что иголка в проигрывателе сломана, и его желание осталось втуне. Он включил телеящик и сразу попал на боевик. Шум боевика на полтора часа заглушил шум наверху. После боевика шла передача новостей. Передача полуправды раздражала, и он пошёл в спальню, захватив свежий литературный журнал, и попытался почитать лёжа, но и лёгкое чтиво валилось из рук. Включённый телеящик гнал спортивные новости. И вдруг он уловил странность: слова новостей повторяли голоса со стороны. Они звучали близко, с верхнего балкона. Он прислушался к передаче: какие-то игроки завоевали награду: золото. Тотчас один женский голос на балконе сказал другому:

— Давай повторять: золото!

И стали звенеть, как заведённые:

— Золото, золото, золото.

«Мои мозги явно обрабатывают», — отметил Алексей Петрович. Он поднялся, чтоб уйти на кухню, и услышал голос:

— Он встаёт. Он идёт на кухню. Пойдём и мы.

На кухне он услышал, как наверху, над его головой, те же самые голоса стали переговариваться и пересмеиваться. Вдруг прозвучало его имя. И повторилось. Он насторожился. Его настороженность уловили наверху. Один голос так и спросил:

— Ну что, Алёша Попович, испугался?

Они знали, что он их слышит. Он невсклад прохрипел:

— Вы же воспользовались, что я с дикого похмелья.

Его слух, ещё в детстве запечатанный попом при крещении, дал течь. Он впервые вступил в говорящую связь с голосами.

— Что он сказал? — переспросил один голос. Другой ответил невнятное. Они зашушукались и повторили, переврав одно слово:

— С жуткого похмелья, с жуткого похмелья.

Опять зашушукались, засмеялись и пропели его мысль:

— Разыграли, разыграли.

Он слушал и вздыхал. Это тоже заметили наверху.

— Он вздыхает, бедненький, — сказали голоса, — давай отпустим его на недельку-другую. Пусть он отдохнёт. Отдохнёт, отдохнёт. Пусть он подумает. Подумает, подумает. Но мы ещё вернёмся. Вернёмся, вернёмся. Он от нас не уйдёт. Ха-ха-ха!

— Что вам от меня надо? — хрипло сказал он. Голоса пропустили его вопрос мимо внимания и продолжали болтать.

«Я каких-то заурядных людей оскорбил своим существованием. Подлый розыгрыш!» Он поднялся со стула, вышел из-под голосов и встал на то место около входной двери, где было потише. Голоса поболтали и замолкли. Он стоял не шевелясь. В сознании начались тёмные провалы. Он не знал, что в эти беспамятные промежутки его сознание отдыхало. Между тем линия его отклонения сломалась и пошла прыгать вкривь и вкось. Вернувшись на кухню, он услышал шум не сверху, как раньше, а снизу, из глубины двора. Он выглянул в окно: голоса взметались со двора, как взвихренная невидимая пыль. Внизу под редкими деревьями стояла куча праздных людей и кричала. Изо всех криков заметно выделялся женский голос. Наверно, его усиливал рупор, хотя никакого рупора он не видел. Вот что кричали голоса:

— Уезжайте отсюда! Ещё есть время! Уезжайте как можно дальше! Вы погубили Европу, вы погубили Америку, вы погубили демократию… Вы погубили (шёл перечень известных и малоизвестных общественных имён)…

Он растерялся: что за митинг и откуда он взялся на их дворе? И к кому обращалась кучка людей? Ко всем жильцам дома или к нему одному?.. Но он никого не губил, да и куда ему бежать из России? Разве в Чечню под пули, где его младший сын служит военную службу?..

Голоса каждый раз добавляли что-нибудь новое.