Тропы вечных тем: проза поэта

Но, может быть, мне скажут: чего это он пристал к песенкам? Давай о поэзии. Хорошо. Можно о поэзии. Хотя в поэзии нередко то же самое, то же самое, что и в песенках, только не так наглядно. Поскольку речь идёт о быте, могут подумать, что я заговорю о Евгении Винокурове. Но его стихи слишком очевидно загромождены бытом. Это даже дало повод Станиславу Куняеву написать о Винокурове как о представителе «коммунальной философии». Нет, я хочу сказать о поэте, имеющем репутацию певца мировых, глобальных проблем. Вот типичные его стихи — «Маятники»:

Мы
Живём
Под взмахами
Маятников.
          Занимают
          Учеников
Бляхи маятников,
И любовников манят в альков
Свахи маятников.
          Превращают
          Юнцов в стариков
          Страхи маятников.
Я расспрашивал часовщиков:
— Ход времён, он всегда был таков,
          под размахами маятников? —
Отвечали они, что во веки веков
Ход времён был всегда неизменно таков
И когда ещё не было маятников.

Эти явно претендующие на глубину поэтического мышления стихи не выходят за грань быта. Маятник сам по себе, в самой народной речи — богатый смыслом символ. Поэт же обращается за этим смыслом к часовщикам, а не к народу, не к истории. Так и видишь человека — ступил на лёд и не подозревает, какая бездна у него под ногами. Замысел и воплощение оказываются в таком противоречии, что стихи неизбежно приобретают пародийный характер. Кстати, заметьте, что ученикам положено бытовое занятие — изучать бляхи маятников, то есть поверхность.

Однако наиболее разоблачительна последняя строфа:

Но ошибаются часовщики —
Время делает иногда такие скачки,
Что бешено мечутся маятники
И ломаются, маются маятники!

Здесь Леонид Мартынов — а это именно его стихи — делает попытку вырваться из быта, но увязает в тумане отвлечённой риторики. Однако им движет, как заметил благожелательно настроенный критик Ал. Михайлов, весьма честолюбивая мечта. Что за мечта? «Всё выразить пришла моя пора». Это словечко «всё» часто повторяется в его стихах. Оно, правда, безлико, зато не имеет границ. Мартыновские стихи последних лет — это бесконечные вопросы и ответы, загадки и отгадки, скопления всякого рода информации из политэкономии, естественных наук, даже индийской магии, перемешанных бытовыми деталями, и за всем этим стоит желание объять необъятное, желание, увы, тщетное.

Не есть ли такое выражение «всего» — скольжением по поверхности «всего»? Его стихи последних лет наводят на мысль о некоей дезориентации поэтического направления. Всматриваясь в них, хочется вопросить словами одного поэта:

Где жизнь, что мы, живя, потеряли?
Где мудрость, что мы потеряли в познаниях?
Где познание, что мы потеряли в сведениях?

Стремление вырваться из быта средствами того же быта всегда приводит к поражению. Такое поражение потерпел Игорь Шкляревский в стихотворении «Пророк» в «Дне поэзии» 1975 года.

Собственно, это даже не пророк, а какой-то бесноватый из ночного кошмара, которого трясёт и выворачивает в припадке гордыни и высокомерия. Грузовик (деталь именно быта) наезжает на него. Цитирую дальше:

Очнулся я… Вокруг леса сияли
И птицы жадно пищу добывали.
Бурлил ручей, и оползал овраг.
Пила с водой косуля аммиак.
Вдали асфальт сливался с небосводом.
И спутник сделал тысячный виток.
И никому не нужен был пророк!
Всё шло своим неумолимым ходом.

Леса, птицы, ручей, косуля, вода с аммиаком, спутник — это обычные приметы стихов Шкляревского, сюда можно добавить спиннинг, рюкзак и сапоги. Подробностей много, но они чисто внешние, технические, бытовые. Тот же спутник, например, — это нечто вроде спиннинга в руке или гвоздя в сапоге.

В газете «Вечерняя Москва» есть рубрика «Вести с водоёмов», под которой сообщается, какая рыба клюёт в какую погоду и на какую наживку, и прочие вещи. По остроумному замечанию одного поэта, стихи Шкляревского напоминают именно такие вести. Тут пророк — натяжка. Идея пророка лежит далеко за пределами этого вполне обозримого быта, которому тщетно придаётся «планетарность». Поэтому пророка не получилось, а вышла одна претензия. Это всё равно что ловить сачком тень парящего орла.