Читаем Троща полностью

– Є, звісно. Яка ж робота без плану?

– Ну от, і в мене він є.

– План до двору, – сказав я. – Розумію.

– Ні, ви мене зовсім не зрозуміли. Тут річ проста. Якщо хтось відмовляється зробити якусь роботу, то її мусить виконати хто-небудь інший. От і все.

Майор у цивільному був не дурний, знався на людях, тому довго мене не вмовляв. Він швидко відчув, що розмова даремна. Але пообіцяв, що до неї ми ще повернемося. А поки що він домовиться з міліцією, щоб мене відпустили. Папери, звісно, залишаться у них.

Він подзвонив комусь по внутрішньому телефону, і до кімнати зайшов огузкуватий сержант.

– Пока што свободєн, – сказав майор. – Провєдітє товаріща к виходу.

Ми з сержантом спустилися вниз, і він, крадькома розлузуючи гарбузову насінину, провів мене аж на ґанок. Уже був пізній вечір – та пора, коли мені заказано виходити на вулицю.

– Ідітє і большє к нам нє попадайтє, – сказав сержант на прощання.

У його голосі я відчув повагу, в якій, як у діжці меду, була ложка розчарування. Але я ще трохи затримався на східцях ґанку і ледве не повернувся до кімнати на другий поверх: товаришу майор, а ви часом не чули про такого чоловіка, як Тимчак Михайло Степанович? Він же, мабуть, працював у вашому відомстві, га?

Та момент було втрачено. До того ж ці хлопці за все вимагають свою особливу плату.

Я підняв комір плаща і рушив на трамвайну зупинку. Замість того, щоб поїхати до гуртожитку, вирішив заглянути в одну теплу місцину, щоб не сказати в гарячу точку. Годинник показував, що я знов порушую режим, перебуваючи так пізно на вулиці, але до біса їхні порядки.

Трамвай швидко довіз мене до Комінтерну. Я мусив показатися на ясні очі Стефи, аби вона побачила, що мене випустили. Бо ще, чого доброго, не засне, переживаючи за діда-краянина, якого забрала міліція. Та я трохи спізнився. «Хвилинка» була вже зачинена, лише біля входу крутилося кілька п’яних мужиків, які не встигли наговоритися душа в душу.

Але всередині світилося, скляні двері з того боку були взяті на велику залізну скобу, і крізь них, через скло, я побачив прибиральницю Галю, яка човгала мокрою шваброю по підлозі якраз там, де перекинувся стіл. На мить здалося, що вона змиває кров з кахляної долівки, і в мене засвербіли лікті. Галя розігнулася, щоб умочити швабру з ганчіркою у відро, глянула на двері і, вгледівши мене, розцвіла, як півонія. Видно, теж хвилювалася за діда, хоч той, капосний, піддав їй роботи, заллявши підлогу калюжею крові.

Я весело помахав їй рукою і пішов собі з легкою душею далі – Стефа тепер знатиме, що зі мною усе гаразд.

На ніч вітер притих, але було холодно, пахло приморозком. Я не відійшов і на десять кроків, як почув за собою легку ходу і хтось торкнув мене за лікоть – винятковий орган у будові моєї статури.

Це була Стефа. Вона вискочила надвір роздягнута, в самій лише благесенькій кофтині, і в тому був якийсь особливий знак. Запам’ятайте, хлопи: якщо до вас вискакує на холод роздягнута жінка чи дівчина, то це означає, що ви їй небайдужий. А ще зарубайте собі на носі, дітки, що ніякий чорноморець не виводив босу дівчину на морозець, вона сама побігла за ним по снігу босоніж. Бо краще бігти за коханим босою по снігу, ніж чалапати у валянках за нелюбом. Та й козакові ліпше поговорити бодай про погоду, мовляв, чи є мороз, дівчино, чи немає, ніж мовчати, як істукан.

– Ну, що там? – спитала Стефа.

– Все добре. Прийшов заплатити за битий посуд, а бачу – зачинено.

– Пусте, – сказала вона. – Ми таке списуємо. Ви заходьте до нас… Зайдете? – У її ясних, як у лошати, очах зблиснула тривога. Стефа щось чула серцем.

– Не знаю, – чесно сказав я. – Ви, Стефо, йдіть, бо змерзнете.

– Чому не знаєте?

– Я такий чоловік, що приносить нещастя. Вам того не треба.

Вагаючись, я хотів їй ще дещо сказати, але вже виходило так, як у тій пісні: начебто я вивів її на морозець і затримую роздягнену. Тому знов попросив:

– Ідіть, Стефо, змерзнете.

Я шкірою відчував, як той морозець заповзає під її благеньку блузку.

– Ідіть… – знов попросив я.

Її обличчя мовби побільшало і стало негарним.

Я взяв її холодну руку, поцілував і пішов до зупинки трамвая.

10

Дощ не переставав. Я кілька разів прокидався серед ночі, але нічого не чув, окрім рівномірного шелесту в очереті. Лахи на мені знов були мокрі, холод пробрав до кісток. Повільно сірів досвіток. Час мовби зупинився, хоч мені здавалося, що в цих багнах я вже мордуюся місяць. Насправді ж пішов третій день облави.

Я виліз зі свого барлогу і, щоб зігрітися, хотів було зробити руханку, але все тіло так боліло, що не мав сил розім’ятися. Тільки ворушив плечима, шиєю, крутив нею, як підстрелений селезень. Мав надію, що сьогодні більшовики нас не шукатимуть, бо навіщо їм під дощем місити болото, якщо в очеретах і так ніхто вже більше не витримає – дострелиться сам чи піде на відчайдушний прорив.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Собор
Собор

Яцек Дукай — яркий и самобытный польский писатель-фантаст, активно работающий со второй половины 90-х годов прошлого века. Автор нескольких успешных романов и сборников рассказов, лауреат нескольких премий.Родился в июле 1974 года в Тарнове. Изучал философию в Ягеллонском университете. Первой прочитанной фантастической книгой стало для него «Расследование» Станислава Лема, вдохновившее на собственные пробы пера. Дукай успешно дебютировал в 16 лет рассказом «Złota Galera», включенным затем в несколько антологий, в том числе в англоязычную «The Dedalus Book of Polish Fantasy».Довольно быстро молодой писатель стал известен из-за сложности своих произведений и серьезных тем, поднимаемых в них. Даже короткие рассказы Дукая содержат порой столько идей, сколько иному автору хватило бы на все его книги. В числе наиболее интересующих его вопросов — технологическая сингулярность, нанотехнологии, виртуальная реальность, инопланетная угроза, будущее религии. Обычно жанр, в котором он работает, характеризуют как твердую научную фантастику, но писатель легко привносит в свои работы элементы мистики или фэнтези. Среди его любимых авторов — австралиец Грег Иган. Также книги Дукая должны понравиться тем, кто читает Дэвида Брина.Рассказы и повести автора разнообразны и изобретательны, посвящены теме виртуальной реальности («Irrehaare»), религиозным вопросам («Ziemia Chrystusa», «In partibus infidelium», «Medjugorje»), политике («Sprawa Rudryka Z.», «Serce Mroku»). Оставаясь оригинальным, Дукай опирается иногда на различные культовые или классические вещи — так например мрачную и пессимистичную киберпанковскую новеллу «Szkoła» сам Дукай описывает как смесь «Бегущего по лезвию бритвы», «Цветов для Элджернона» и «Заводного апельсина». «Serce Mroku» содержит аллюзии на Джозефа Конрада. А «Gotyk» — это вольное продолжение пьесы Юлиуша Словацкого.Дебют Дукая в крупной книжной форме состоялся в 1997 году, когда под одной обложкой вышло две повести (иногда причисляемых к небольшим романам) — «Ксаврас Выжрын» и «Пока ночь». Первая из них получила хорошие рецензии и даже произвела определенную шумиху. Это альтернативная история/военная НФ, касающаяся серьезных философских аспектов войны, и показывающая тонкую грань между терроризмом и борьбой за свободу. Действие книги происходит в мире, где в Советско-польской войне когда-то победил СССР.В романе «Perfekcyjna niedoskonałość» астронавт, вернувшийся через восемь столетий на Землю, застает пост-технологический мир и попадает в межгалактические ловушки и интриги. Еще один роман «Czarne oceany» и повесть «Extensa» — посвящены теме непосредственного развития пост-сингулярного общества.О популярности Яцека Дукая говорит факт, что его последний роман, еще одна лихо закрученная альтернативная история — «Лёд», стал в Польше беспрецедентным издательским успехом 2007 года. Книга была продана тиражом в 7000 экземпляров на протяжении двух недель.Яцек Дукай также является автором многочисленных рецензий (преимущественно в изданиях «Nowa Fantastyka», «SFinks» и «Tygodnik Powszechny») на книги таких авторов как Питер Бигл, Джин Вулф, Тим Пауэрс, Нил Гейман, Чайна Мьевиль, Нил Стивенсон, Клайв Баркер, Грег Иган, Ким Стенли Робинсон, Кэрол Берг, а также польских авторов — Сапковского, Лема, Колодзейчака, Феликса Креса. Писал он и кинорецензии — для издания «Science Fiction». Среди своих любимых фильмов Дукай называет «Донни Дарко», «Вечное сияние чистого разума», «Гаттаку», «Пи» и «Быть Джоном Малковичем».Яцек Дукай 12 раз номинировался на премию Януша Зайделя, и 5 раз становился ее лауреатом — в 2000 году за рассказ «Katedra», компьютерная анимация Томека Багинского по которому была номинирована в 2003 году на Оскар, и за романы — в 2001 году за «Czarne oceany», в 2003 за «Inne pieśni», в 2004 за «Perfekcyjna niedoskonałość», и в 2007 за «Lód».Его произведения переводились на английский, немецкий, чешский, венгерский, русский и другие языки.В настоящее время писатель работает над несколькими крупными произведениями, романами или длинными повестями, в числе которых новые амбициозные и богатые на фантазию тексты «Fabula», «Rekursja», «Stroiciel luster». В числе отложенных или заброшенных проектов объявлявшихся ранее — книги «Baśń», «Interversum», «Afryka», и возможные продолжения романа «Perfekcyjna niedoskonałość».(Неофициальное электронное издание).

Горохов Леонидович Александр , Ирина Измайлова , Нельсон ДеМилль , Роман Злотников , Яцек Дукай

Фантастика / Историческая проза / Научная Фантастика / Фэнтези / Проза