Тросовый талреп

Я старался держать компас между 280 и 300 градусами, что соответствовало тому курсу, который был мне нужен, чтобы уклониться от прилива. Еще десяток градусов в каждую из сторон было бы лучше, чем мне удавалось сделать, поскольку курс судна отклонялся градусов по тридцать в каждую сторону. Когда судно перекатывалось, его возвращение в нормальное положение происходило с угрожающей медлительностью. Я никогда прежде не управлял большим судном, не говоря уже о сухогрузе, битком набитом ядом и плывущем кормой к подветренной стороне берега при штормовом девятибалльном ветре. И мне казалось, что судно ведет себя так, как будто в трюме у него уже полно воды.

А я знал, что происходит, когда в трюм попадает вода. Это было в точности то же самое, что происходило с яликами на водохранилищах в годы моей молодости. Пара дюймов воды — это не проблема, когда судно находится на ровном киле. Но когда оно кренится на один борт, уступая колыханию трюмной воды, вы хлебаете здоровенный глоток этого дерьма и переворачиваетесь.

Возможно, дно и было самым лучшим местом для «Мариуса Б»: глубокая вода, вне досягаемости сокрушительных ударов и натиска волн. Осталось только дождаться водолазов.

За кормой с грохотом взлетел фонтан воды. Теперь уже было слишком поздно. Слишком мелко. Если судно затонет здесь, волны разотрут его на дне в металлические опилки и распространят тонны грязных отходов по берегам Ская и дальше. Я стиснул зубы и прижал плечо к штурвалу.

Дождь, кажется, ослабевал. В направлении открытого моря черная крыша туч поднялась и раскололась, открывая продолговатые полосы более светлого неба. Но волны теперь сделались крутыми, пустотелыми, их верхушки завивались, готовые разбиться вдребезги.

Я выровнял судно и решился высунуть голову из капитанской рубки, благо дверь зияла пустотой. Сорванную дверцу давно куда-то унесло. Ветер попытался сорвать мою голову. Я уперся плечами в косяк.

В четырехстах ярдах от кормы, по правому борту, море превратилось в котел кипящей белизны. Там виднелся какой-то темный горб, который, возможно, был островом. Потоки белой воды бились о него, откатывались назад, снова взлетали вверх и разбивались вдребезги. Прямо за кормой, по линии нашего дрейфа, море было темнее. Из открытого моря всегда трудно различить, как разбивается волна. В более темном месте они, кажется, и разбиваются меньше. Конечно, никакого острова там не было. Надежда растеклась по моим жилам, словно виски. Судно стало отклоняться от курса. Я поплелся обратно, к своему рабству у штурвала.

Мы теперь проходили над первой из этих отмелей, под нами было футов двадцать воды, плюс еще прилив, возможно, футов шесть. Днище «Мариуса Б» должно было касаться грунта. И все, что мне оставалось сделать, — это держать судно прямо. И оно проскочило.

Все, что мне оставалось сделать...

А впереди начала вздыбливаться большая волна. Необычно большая волна. Она была вдвое больше, чем все остальные, так что даже ветер присмирел. Ее гребень вздымался и трепетал. Нос судна начал приподниматься на волне. Он задирался все выше и выше. Где-то внизу что-то вырывалось на свободу, скользя и круша. На волне вырос серый гребень, он торчал на ее верхушке, словно карниз. Нос судна напрягся, чтобы встретить волну. На какой-то промежуток времени мир перестал двигаться и как бы повис на волоске.

И волна разбилась.

Что-то ударило меня в предплечье, словно кувалдой. Меня бросило на пол капитанской рубки, который внезапно превратился в пропасть. Моя голова глухо ударилась обо что-то. Неуклюже растянувшись на полу, я наблюдал, как нос «Мариуса Б» встал вертикально, а волна завилась и этак небрежно обрушила вниз с верхушки своего серого склона водяной занавес весом в миллион тонн. Палуба исчезла под бурлящим белым потоком. А волна поволокла судно вверх, развернула и швырнула носом вперед.

В капитанскую рубку отовсюду вливалась вода. Потоки воды. Я в капитанской рубке поистине оказался под водой.

Судно застряло. Оно как бы споткнулось обо что-то. Спереди донесся скрип, а потом и тяжелое, отвратительное «трах!». Через правый борт хлынула вода. «Скала, — подумал я. — Налетели на скалу».

Гребень волны с ревом умчался в направлении берега и исчез. Судно легло в крен. Оно замерло и не шевелилось. Сели на дно. Я пополз вверх по наклону в тридцать градусов. Надвигалась следующая волна, плечи ее разрастались. Она накрыла нос судна. «Ну вот и все, — подумал я. — Вода хлещет потоками через открытые крышки люков. Судно заполняется водой. А скалы поддерживают его словно лучшие друзья, так что волны получат возможность разнести судно на мелкие кусочки...»

Но судно сдвинулось. Я отчетливо ощутил, как оно движется. Нос поднялся на волне. Поднимался он медленно, однако все же поднимался. Судно кренилось на левый борт. Мое сознание было измочалено до такой степени, что оно вряд ли вообще могло работать. Надо доползти до штурвала. И повернуть...

Никакого движения. Заклинило.