Читаем Тростинка на ветру полностью

Внутренне, сама перед собой Варя признавалась, что вся душа ее там, в родной сторонке, вместе с Мишкой. Образование она и там получит, и там она будет жить интересно. Кино в колхозе, как в городе, ежедневно. Телевизор — две целые программы. Радио — мало днем, хочешь и ночью слушай. Дом культуры, библиотека не хуже городских. В сельмаге товаров, может быть, и поменьше, чем в Центральном универмаге областного центра, зато никакой толкучки, подходи, бери, наслаждайся перед прилавком, сколько хочешь, никто тебя не отталкивает, не заторопит… Там бабуля… уютно, хорошо с ней. Ну, наконец, и мама там, и папка… Тоже ведь не чужие, хотя и в разводе… Да ведь не прикажешь им жить вместе, если не склеивается. По такому ходу Вариных раздумий ей оставалось написать только две фразы: готова вступить в твой отряд. Жди, выезжаю в ближайшие дни.

Но что-то сдерживало Варю. Что же? Ну, прежде всего Надя. Она действительно души не чает в сестре, и Варя сильно, очень сильно огорчит ее. А огорчать кого-либо Варя еще не научилась, и ей от одной мысли об этом становилось горько.

Честно сказать, жаль было расставаться и с Валерием. Он ее уважает, и она его тоже. Но что важно, Валерий такой человек, пребывание возле которого как-то незримо обогащает. Валерий не любит ни поучать (в отличие от Нади), ни настаивать на своем отношении к людям, событиям, вещам, но влияет на нее, Варю, благотворно самой манерой поведения. У него всего в меру: спокойствия, горячности, серьезности, веселья… И в душе у него есть какой-то очень точный и сложный механизм, который все свойства его характера уравновешивает, отпускает их в дозах целесообразности. Варя думает, что проистекает это от его воли. Он очень волевой человек, собранный, устремленный и, может быть, поэтому решительный и… мягкий, уступчивый. Наде с ним легко и просто, хотя ему, Валерию, с ней совсем наоборот…

Впрочем, Валера умеет строить с ней отношения. Чего-то не замечает, чему-то не придает значения, что-то обращает в шутку, а в чем-то становится неуступчивым и жестким. Уж тут его не свернешь ничем. Повезло Надюшке на мужа, ох, как повезло!

Нелегко было Варе оторвать от сердца и больницу. За эти месяцы появилась привязанность и к ней… Среди врачей, сестер, санитарок немало симпатичных людей, внимательных, ласковых, готовых в любой момент помочь и словом и делом. Но особенно широк и разнообразен круг лиц, поступающих на лечение. Всех прямо глазом не охватишь!

Приметила Варя, что люди больные, страдающие от недугов, гораздо открытее, проще, сердечнее здоровых. То, что здоровый ни за что не поведал бы другому, больной делает с охотой, вероятно, испытывает от своей откровенности какое-то удовольствие или просто облегчение. Варя по молодости, конечно, не знала еще, что исповедальность, потребность к исповеди извечно сопутствовала человеческой жизни в пору ее психофизических напряжений. Довольно часто именно в этом состоянии у человека открывается поразительная проницательность во все человеческое, способность обобщать уроки жизни, и самый обыкновенный житель Земли превращается вдруг в златоуста и философа.

Сколько всего наслушалась Варя! О болезнях и их исцелении, о любви и ненависти, о честности и бесчестии, о правде и лжи, о щедрости и скупости, о вере и безверии, о преданности и предательстве. Обо всем этом говорила, поучала, возносила, обличала каждая из палат терапевтического отделения. Кого-то Варя слушала внимательно, от кого-то старалась вежливо улизнуть, кого-то убеждала успокоиться… И как-то трудно было представить себя без людей, несущих тебе свою откровенность, как чародейство, как бесценный дар… Пахом-то Васильич и был одним из таких любопытных людей, общение с которыми западало в душу.

Мелькнуло в размышлениях Вари и лицо Виссы, Виссариона… Верно, душа к нему не тянулась, но и он был существенным фактом ее городской жизни. Сейчас, взвешивая все перед чистым лицом бумаги, она не могла не подумать о постоянстве его чувства к ней. Давно сказала ему — нет, а он не устает надеяться, значит, есть в нем благородство, которое нельзя не уважать…

И еще одно, может быть, самое решающее: впереди засветилась цель, замаячило будущее. Осенью она поступит в институт непременно. Год работы в больнице будет оцениваться по самой высокой шкале. Через шесть лет она — врач!

Правда, в тайниках души оставались у Вари колебания относительно того, то ли это, что может утолить ее призвание. В мечтах детства ей всегда виделось повторение профессии матери.

Агроном! Что можно поставить рядом с этим занятием? Может быть, только профессию учителя. Человек рожден на земле, и земля его кормит. Агроном холит землю, познает ее тайны, выращивает злаки, чтобы люди могли жить… Не будь Нади, не будь ее настойчивости, нет, не пошла бы Варя в медицинский институт, ни за что не пошла бы…

Но ведь врачи нужны, и живут они тоже ради людей, ради того, чтобы человек на земле был вечен… Город, он не меньше необходим, чем деревня. Попробуй проживи без города в нынешнее время. Дикарем станешь, снова в обезьяну превратишься.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги