Тростниковая птичка

Храм Праматери почти разочаровал меня — ни куполов, ни минаретов, ни нефов, ни портиков — просто большое квадратное здание мышиного цвета. Из необычных деталей я сперва заметила только высокие окна в верхней части здания. Но когда мы, объехав небольшой регулярный парк, подъехали со стороны фасада — я ахнула. Парадный вход был огромен — золоченые двери, щедро украшенные орнаментом, а по бокам витражные окна — яркие и нарядные. Впрочем — в Храм мы попали через почти незаметную дверь запасного входа. Тело Найны, лежащее на богато устланном мехами постаменте у огромной, подавляющей статуи, изображающей Кериму Мехди, было почти полностью закутано в темную ткань. Видно было только лицо, которое обрамляла расшитая серебряной ниткой и отделанная камнями накидка, да кисти рук, с щедро нанизанными на пальцы перстнями. Почему-то я ждала, что смерть даст Найне облегчение, но на её мертвом, искустно загримированном лице застыло привычное выражение брезгливого недовольства. Я не смогла устоять, и воровато потрогала длинный серебристый ворс, причудливо играющий в неровном освещении Храма.

— Меха с брачного ложа, — перехватил и сжал в ладони мою руку Сай, — их убирают в сундуки после первой ночи, и достают потом несколько раз, по особым случаям.

— Но ведь мы… ведь у нас… — я неожиданно почувствовала, что заливаюсь краской. Оставалось надеяться, что в полумраке этого не было заметно, — мы же не убрали, так и спим.

— Птичка моя, — вздохнул Сай рядом, — ты должна была улететь, поэтому беречь меха было глупо. А еще — рядом с тобой каждый день был особенным.

Юстимия шикнула на нас, и принялась уверенно режиссировать будущий спектакль с помощью нескольких Младших Дочерей в темно-синем, и десятка "послушниц" в невзрачно-сером. "Безутешный" вдовец, одетый в черную кожу, которая тут, видимо, являлась официальной формой одежды, повинуясь легкому взмаху руки, занял место в изголовье. Для меня откуда-то принесли кресло, и почти насильно всучили в руки белый, обшитый кружевом платок, веля "держать лицо сообразно ситуации". Сай, которого я впервые увидела "при полном параде", занял место за моей спиной, опершись рукой на спинку моего кресла.

Храмовницы сновали по залу, как растревоженные муравьи — цветы, драпировки, даже скамейки появлялись словно бы из ниоткуда.

Юстимия, в очередной раз приблизившись к покойной, неожиданно резко склонилась над Найной, и тут же нетерпеливо защелкала пальцами, привлекая к себе внимание. Одна из совсем молоденьких послушниц подбежала к ней с небольшим чемоданчиком.

— Змея, как есть змея, — ворчала Юстимия негромко, ловко орудуя кисточками и спонжиками, — мало мне нервов при жизни попортила, так и в смерти никак не успокоится!

Я вцепилась зубами в выданный мне кружевной платок, отчаянно завидуя невозмутимости Эдварда.

Юстимия, склонив голову набок, критически оглядела покойницу, кивнула сама себе, и торопливо убрала все кисточки и баночки обратно в чемоданчик, который юная послушница тут же поторопилась унести.

Две младших дочери помогли Юстимии натянуть на простенький, без рисунка и украшений черный шальвар-камиз, в котором она ходила обычно, багряно-черное траурное облачение. Юстимия терпеливо ждала, пока помощницы превращали ее в подобие Новогодней елки, нанизывая перстни на пальцы, расправляя ожерелье и пояс, застегивая наручные браслеты, не уступающие размерами мужским брачным, и завязывая особым образом золотистый шарф. Наконец Юстимия устало тряхнула головой, и храмовницы отступили.

— Хватит, хватит! Еще немного — и я шагу не смогу ступить под тяжестью надетого на меня богатства, — устало призналась она, — Помогите мне дойти до кафедры. И запускайте уже.

И Старшая дочь, поддерживаемая под локти своими подчиненными, прошаркала до высокой, богато инкрустированной кафедры, расположенной справа от гигантских ступней Праматери.