Тростниковая птичка

– Хло, только не говори, что это Эдвард, – неверяще попросила я.

Новый поток слез был мне ответом.

* * *

Когда я задумывался о том, что этот день настанет, я никак не мог представить, что же я буду чувствовать, какие эмоции окажутся самыми сильными: боль, отчаяние, злость? А если злость – то на себя, Праматерь или стечение обстоятельств? Не угадал – с того самого момента, как я отложил бук после окончания экстренного сеанса связи с Сониным отцом, во мне поселилась спокойная решимость. А цена… А что цена? За последние несколько лет я настолько свыкся с этой мыслью, что даже эти сумасшедшие две недели мало что изменили.

С утра небо заволокло тучами, и в Таншере зарядил дождь. Все правильно – цветень, месяц, в котором я появился на свет, скоро должен был уступить свое место дожденю. Помнится, в школе нарочито примитивные названия месяцев, придуманные первыми колонистами, вызывали массу шуток и будили воображение, рождавшее анекдоты, истории и даже картинки и комиксы, посвященные керимскому календарю. Повзрослев, я стал думать, что в этом было что-то еще: то ли грустная ирония, то ли тоска по корням, от которых оторвала наших предков Праматерь. Я много размышлял о тех, кто пошел за Керимой Мехди, мы знали о них все: имена, даты жизни, их взлеты и падения – и в то же время не знали о них ничего. Почему они согласились пойти с ней, почему отдали в заложники ее экспериментов своих детей и внуков, о чем они думали, на что надеялись? Я искал информацию о них по крохам, по недомолвкам и оговоркам официальных хроник и документов, по книгам, которые они писали, по крайне редким драгоценным личным записям, которые удавалось найти. Наверняка в подарках, которые так и остались лежать в багажнике неразобранными, была пара-тройка древних книг. Жаль, что я уже не успею их прочитать.

В доме горел свет, и я долго сидел в машине у нашего крыльца, откинув голову на подголовник. Раз за разом прокручивая в голове все детали плана, который уже начал действовать, я не желал признаваться себе, что просто трушу войти в дом. Кончилось все тем, что Соня выскочила на крыльцо в тоненьком домашнем платье. Я торопливо выбрался из машины и побежал под дождем к дому, более всего желая увести ее наверх, в нашу спальню, чтобы согреть и просто молча лежать там, обнявшись, и слушать, как дождь стучит по окну. Я знал, что ничего этого больше не будет, да и не должно было ничего быть, и тогда сейчас было бы куда легче, но я оказался слаб, и расплата за слабость будет болезненной.

– Ты куда пропал? Я в окно видела, как ты подъехал и все не идешь и не идешь… – В голосе Сони была укоризна.

Я ловко развернул ее и подтолкнул в дверь, не дав себя обнять.

– Задумался. К отцу партнеры деловые приехали, нам придется съездить в Дом Старейшин, будет ужин и немного официоза.

– О, здорово! – Птичка неожиданно обрадовалась. – Как раз Хло подкинем, а то дождь такой – куда ей пешком?

Ужин стал настоящей пыткой. Мне казалось, что официальный парадный костюм за время, прошедшее после свадьбы, сел на пару размеров. Узел рубашечного ворота душил и натирал шею, куртка сковывала движения, а привычные, удобные ботинки жали, но и это было не самым неприятным – я ревновал. Ревновал до дрожи, до впивающихся в ладонь ногтей, до желания разбить чего-нибудь или ввязаться в потасовку. Конечно, Сонин отец предупреждал, что в спасательной операции будут участвовать хорошие знакомые Птички, которым она доверяет. Но он ни словом не обмолвился ни про то, что ими окажутся два молодых холеных парня в новеньких парадных мундирах, ни про то, что с Соней у них отношения более теплые, чем простое знакомство. Я смотрел, как она улыбается им, как смеется их шуткам, и у меня темнело в глазах от чувства, на которое я больше не имел никакого права. Радовало одно – меня впервые совершенно не трогала Найна, сидевшая за столом с каменным выражением лица. После ужина гостей увезли Терри и Мист, которым было поручено их развлекать, и я, наконец, смог вздохнуть полной грудью. Эвакуация Птички с Керимы входила в свою решающую фазу, мне оставалось только до конца отыграть свою роль. Отец, провожая нас к выходу, впервые позволил себе на мгновение неловко обхватить меня за плечи и тут же стушевался, отступил. Я невесело усмехнулся – всю жизнь я старался ни в чем не походить на Эдварда, а теперь повторяю самый горький и самый правильный его поступок. Какая насмешка Праматери.

* * *