Ожидания его основывались на двойственной предпосылке о том, что за грядущей мировой войной будут последствия, аналогичные тем, что произошли после Первой мировой войны, но больше по размаху и силе; и что сталинистские партии, как и социал-демократические, используют все свои силы, чтобы сдержать революционный подъем. Более, чем когда-либо, он видел в передовых индустриальных странах Запада главное поле битвы за социализм; от рабочего класса этих стран должна исходить спасительная революционная инициатива, т. к. лишь она одна способна разорвать порочный круг — социализм в единственной стране и бюрократический абсолютизм, — в котором была заперта русская революция. Для него было почти немыслимо, что западный капитализм, уже почти разрушенный спадами и депрессиями 30-х годов, сможет выжить в этом наступающем катаклизме. Он не сомневался, что Гитлер попытается объединить Европу под германским империализмом и потерпит неудачу. Но Европе было необходимо объединиться, и только пролетарская революция могла ее объединить и положить начало Соединенным Штатам Социалистической Европы. Не только Германия с ее марксистским наследием и Франция с Италией с их революционными традициями, но даже Северная Америка будет втянута в социальное переустройство. В своем предисловии к «Живущим мыслям Карла Маркса», написанным в 1939 году, он отверг новую сделку Рузвельта и все попытки омолодить и реформировать капитализм как «реакционное и беспомощное шарлатанство», он отмечал, как актуален «Das Kapital» для проблем американской экономики, и приветствовал рассвет новой эпохи марксизма в Соединенных Штатах. При марксизме и «Америка в несколько прыжков нагонит и перегонит Европу. Прогрессивная технология и прогрессивное общественное устройство подготовят себе дорогу в сфере доктрины. На американской земле появятся наилучшие теоретики марксизма. Маркс станет наставником передового американского рабочего».
Троцкий не упускал из виду огромный революционный потенциал в развивающихся странах, особенно в Китае, — в 30-х годах он полагался на них больше, чем какой-либо иной автор. Но он мысленно видел эти процессы подчиненными перспективам революции на Западе: «Едва начавшись, социалистическая революция будет распространяться от страны к стране с неизмеримо большей силой, чем сейчас распространяется фашизм. По примеру и с помощью развитых наций отсталые народы также будут вовлечены в основное течение социализма». Доведя до крайности логику классического марксизма, которая постулировала «прогрессивную технологию и прогрессивное общественное устройство» в качестве основы для социалистической революции, он невольно выявил противоречие между теорией и фактами. Если бы развитые социалистические страны играли ту роль, которую им отводил марксизм в теории, то не было бы страны, более отвечающей марксизму и социализму, чем Соединенные Штаты. Троцкий не видел и не мог предвидеть, что через несколько десятилетий отсталые нации сформируют «основное течение социализма»; что «передовой Запад» будет стремиться сдержать их и отбросить назад и что Соединенные Штаты в особенности, вместо развития своей собственной сверхсовременной версии марксизма, станут самым великим и самым мощным бастионом в борьбе против него.
Он ожидал, что рабочий класс Запада восстанет, как это он сделал в 1848, 1871, 1905 и 1917–1918 годах. Применяя традиционную марксистскую концепцию даже к Китаю, он с недоверием воспринимал «крестьянские армии» Мао Цзэдуна, опасаясь, что, как многие подобные армии в истории Китая, они могут превратиться в инструмент реакции и вступить в конфликт с рабочими, если те не сумеют перехватить революционную инициативу. Невзирая на предупреждения Чен Дусю, он верил, что китайский рабочий класс вернет себе свой политический напор и утвердится как ведущая сила революции. Для него оставалось аксиомой, что все превосходство в современной классовой борьбе по необходимости принадлежит городам; а идея о том, что повстанческие армии завоюют города извне — из деревни, — была для него и нереальной, и ретроградной. Как на Западе, так и на Востоке, настаивал он, революция будет либо пролетарской в истинном смысле этого слова, либо ее не будет вообще. Меньше всего мог он предвидеть ситуацию, которая возникнет во время и после Второй мировой войны, когда курс классовой борьбы и на Западе и на Востоке будет управляться и до известной степени искажаться вначале альянсом между сталинистской Россией и Западом, а потом их антагонизмом, охватившим весь мир.